И тут, словно услышав ее мольбы, на другом конце наконец-то сняли телефонную трубку.

— Костя? — произнесла Ольга, замирая в надежде.

Антон стоял возле матери и держал ее за руку.

Поначалу Константин решил не отвечать и просто положить трубку, но какая-то отчаянная беспомощность в голосе Ольги насторожила его, вывела из полусонного состояния, и он ограничился всего одним коротким словцом:

— Ну?

— Нам необходимо встретиться, — сказала Ольга.

— Тебе не надоело меня преследовать?

— Это очень важно. Поверь, без особой нужды я бы тебе не звонила.

Константин помедлил, прислушиваясь, как Рита что-то напевает на кухне, готовя завтрак.

— Если ты насчет денег… — начал он.

— Нет, — отрезала она. — Можешь успокоиться.

— Ну, а что же еще-то ты хочешь от меня взять?

— Я… потом скажу. Это не телефонный разговор.

— Странно. Вроде бы у меня больше ничего нет, что могло бы тебе пригодиться. Ты, наверное, обратилась не по адресу.

— По адресу, по адресу. Так где и когда?

Рита встала в дверях, держа в руке сковородку с оладьями. Костя ее не видел, прижимая трубку к уху.

— Ладно. Давай встретимся в кафешке возле моей больницы, — сказал он. — Вечером, часов в семь.

— Хорошо, — согласилась Ольга и, не удержавшись, насмешливо добавила: — Целую, милый.

Костя усмехнулся, но «включился» в игру:

— И я тебя целую. Страстно. Ненаглядная ты моя.

Он положил трубку и лишь сейчас обратил внимание на Риту, которая выразительно покачивала сковородкой.

— Это… совсем не то, что ты думаешь, — поспешно произнес он. — Это шутка. Положи сковороду, ты не в Сызрани. Здесь принято драться чайниками.

— Не успела я уйти, а ты уже договариваешься с любовницами? — спросила Рита.

— Да не любовница это вовсе, а Ольга. Ну та, с ребенком.

— Ты же ее ненавидишь. Почему «ненаглядная»?

— Вот потому что и не могу глядеть.

— А страстный поцелуй в трубку? Ты лжешь. Ты совсем заврался, Костя. Какая же я дура!

— Ты не дура, ты просто все неправильно понимаешь. — Костя пошел к ней, но Рита подняла сковородку над головой, а оладьи полетели на пол.

— Не подходи ко мне! — предупредила она. — Негодяй. Следующий твой шаг станет последним.

— Пусть последним, но я его сделаю.

Костя придвинулся чуть ближе и замер, поскольку Рита действительно взмахнула сковородой. Сейчас она походила на амазонку.

— Я ухожу, — сказала она. — Больше ты меня, лжец подлый, не увидишь. Можешь собрать с пола оладьи и сожрать. Пусть у тебя брюхо лопнет.

— Рита! — выкрикнул Костя, но в это время над его головой пролетела сковорода, врезавшись в стенку.

Рита быстро повернулась и побежала по коридору. Хлопнула дверь. Костя с огорчением выругался.

Он прошелся по комнате, поглядел в окно на падающий снег, посвистел какую-то модную мелодию и стал одеваться. Через час он уже сидел в квартире своих родителей на кухне и поглощал нормальные блины со сметаной. Елизавета Сергеевна и Петр Давидович с умилением смотрели на него.

— Чертовски вкусно, — сказал Костя, облизываясь. — А Ритка совершенно не умеет готовить.

— Я это знала, — ответила мама. — И Ольга твоя тоже. Тебе, сыночек, не везет с девушками. А вот у нас в библиотеке работает одна студентка-заочница, и из приличной семьи, и миленькая…

— Мама! — остановил ее Костя. — Не надо меня ни с кем знакомить. Тем более с архивными крысками. У меня на книжную пыль аллергия.

— А на этих шалав аллергии нет? — спросила Елизавета Сергеевна. — От них вообще желтуху и прободную язву заработаешь.

— Он уже взрослый мальчик, пусть сам разбирается, — вставил Петр Давидович.

— А ты помолчал бы, коли не понимаешь, — обрубила его супруга. — Ребенок под откос катится из-за этих мегер. Ну скажите мне, за что ему такое наказание? Одной он алименты платит непонятно на каком основании, другая также наверняка готовит какую-нибудь пакость. Наверное, тройню родить хочет. От соседа. А Костик будет за всех чужих детей платить. Он ведь у нас миллионер! Ходорковский! Нефтью промышляет. Вот только в медицинский никак не поступит, потому что денег не соберет. Все к этой Ольге и Ритке утекают, сквозь пальцы. Зла не хватает!

— Мама, Рита сама неплохо зарабатывает, — сказал Костя. — К тому же, кажется, мы с ней расстались. А у Ольги, между прочим, мой сын. И твой внук.

— Это еще доказать надо! — возмутилась Елизавета Сергеевна. — Необходимо пока не поздно сделать генетическую экспертизу.

— Ага, экспертиза эта под две тысячи баксов стоит. У тебя есть?

— А мне кажется, Костя поступает очень благородно, как настоящий мужчина, — вновь вставил Петр Давидович. — Одинокой женщине с ребенком надо помогать.

— Одиноких женщин с детьми в России по статистике семнадцать миллионов, — усмехнулась Елизавета Сергеевна. — На всех нашего Константина не хватит.

— А я им все равно горжусь, — упрямо сказал муж. — Вот увидишь, он пробьется в жизни и все будет хорошо. Главное ведь не деньги, а состояние души. Есть некоторые ценности, которые остаются незыблемыми всегда: любовь, например, доброта, справедливость, порядочность…

— Эх, Петя, Петя, — покачала головой Елизавета Сергеевна. — Ты так и не выбрался из прошлого века, продолжаешь спать. Сейчас иная эпоха.

— Времена, может быть, и другие, а люди те же. Человек не может измениться и стать зверем. Вернее, одни становятся, а другие нет. И последних всегда будет больше. Иначе мир бы уже давно рухнул.

— Папа прав, — сказал Костя, отодвигая тарелку. — А теперь я бы хотел у вас немного вздремнуть на моем любимом диване. Нет ничего лучшего, чем возвращение в детство. Хотя бы во сне.

Ольга отвезла Антошку к своей матери, а сейчас просто бесцельно шла по улицам города, безучастная ко всему, думая о своем и порой натыкаясь на прохожих. Она слегка подкрасила губы, наложила тени и выглядела гораздо привлекательнее, чем утром. Красила ее и белая шубка «под песца». Но ей, собственно, было все равно, что думают о ее внешности посторонние. Все мысли были поглощены иным. Антон, его хрупкая жизнь, — вот что тяготило ее душу. Поэтому она даже не заметила, что переходит дорогу на красный свет и едва не угодила под автомобиль. «Опель» резко затормозил, все же толкнув ее бампером, Ольга упала на мокрый асфальт. Из машины выскочил взбудораженный водитель.

— Ну куда ты, разиня, под самые колеса лезешь?! — закричал он.