…Когда дописывались эти строки, из Киева пришла скорбная весть — Виктора Михайловича Бурого не стало. Он умер, как птица на лету, — от разрыва сердца. Он не прочтет этого очерка, но весной в нашем дворе зажгутся белые свечи каштанов. Жизнь, которую так любил Виктор Михайлович, продолжается.

МАТЬ

В семнадцать лет сыновья уходили на фронт.

Первым — Николай.

Потом Митя.

Отец ушел раньше.

* * *

Я был подростком. И этой дорогой ходил в школу: нашу 2-ю мужскую «гвардейскую» заняли под госпиталь, и нас, пацанов, к великой радости, распределили по женским школам. Впрочем, строго блюдя мужское достоинство, мы не афишировали свои чувства…

Я попал в 81-ю женскую и теперь ходил в школу по улице Серова. И каждое утро на углу улицы Серова и проспекта Карла Маркса у проходной треста «Южэлектромонтаж» встречал пожилую женщину-вахтера.

— Доброе утро, Наталья Евсеевна!

Она улыбалась нам издалека, и когда улыбалась, вокруг глаз разбегались солнечные морщинки.

— Здравствуйте, «гвардейцы» разжалованные! А ну, подставляйте ладони!

И сыпала нам полные пригоршни душистых, по одной ей известному рецепту каленных семечек.

Был тяжелый год. Только что отгремела война. Было голодно.

Не ищите сейчас этого дома на улице Серова. На его месте выстроен ресторан «Юбилейный»…

* * *

Когда закончилась война, их осталось трое. А весной 41-го было шестеро.

Он — Семен Сергеевич — плечистый черноусый великан.

Она — Наталья Евсеевна — маленькая, светлоглазая и тоненькая, как стебелек.

Шестнадцатилетний Коля.

Митя — младше на год.

Десять лет Ивану.

А Юрке — один год.

* * *

Отец возвращался с работы поздно. Усталый. Но всегда — в отличном настроении. Его прихода ждали все.

Четверо «обормотов» бросались на батю, повисали на плечах, трепыхались в его могучих лапищах, как воробьишки.

Отец смеялся: своя ноша к земле не гнет!

Иногда во время этой веселой возни у отца задиралась сорочка и тогда на широкой спине четко проступали бледно-розовые полосы.

— Это что? — однажды спросил Иван.

— Это, друзья мои, память… От атамана Орлика. Спасибо — друзья-чоновцы на выручку подоспели…

* * *

В Новосибирске, куда они были эвакуированы, всей семьей пошли работать. Отец, Николай и Митя — на завод, вывезенный из Ленинграда. Мама брала домой заказы с швейной фабрики. Шили для фронта.

Когда у матери слипались глаза, за машинку садился Ваня. Старался, чтобы строчки на гимнастерках ложились ровненькие — как у мамы.

А Юрась работать еще не мог.

* * *

Первым на фронт ушел отец.

Враг стоял под Москвой.

Отец сказал матери:

— Пойду я в военкомат. Кажись, стрелять еще не разучился.

Мама ничего не ответила. Напекла на дорогу коржиков. Связала отцу теплые носки и рукавицы с двумя пальцами — чтоб можно было стрелять.

Все ребята с завистью примеряли отцовские обновки.

Когда от отца приходили письма, в маленьком деревянном домике, аж до окон занесенном снегом, наступал настоящий праздник. По очереди вчетвером читали они вслух эти коротенькие весточки с полей великой битвы:

«Гоним фашистов — бьем и в хвост и в гриву, однако моему «максимке»-пулемету предстоит еще много потрудиться».

Маленький Юрка-несмышленыш слушал, не перебивая.

* * *

Когда от отца перестали приходить письма, в военкомат пошел Николай. Он так и сказал матери:

— Пойду я, мама, в военкомат.

Мама не сказала ни слова. Ночью она распустила свою шаль — отцов подарок и связала Колюне рукавицы с двумя пальцами — чтоб удобно было стрелять.

От той распущенной шали остался большой моток — величиной с батин кулак.

И опять каждый вечер она подолгу поджидала письмоносца — не прилетит ли долгожданная весточка с фронта. И однажды почтальон принес весть об отце.

Отец погиб под Сталинградом.

* * *

«Каждый вылет сержанта Николая Перепелицы отмечен боевым успехом… Если он не подерется с вражеским истребителем, то непременно обстреляет группу фашистских солдат пли колонну автомашин. Мужество и отвага Перепелицы в бою — безграничны!..»

Мама много раз перечитывала вырезку из фронтовой газеты.

Потом читал Митя.

Потом Иван.

А Юрка слушал.

* * *

«…Ваш сын, Перепелица Николай Семенович, в боях за Советскую Отчизну, проявив геройство и мужество…»

В пакете вместе с извещением лежали фотографии. Много фотографий. Их прислали однополчане Николая. Вот он среди офицеров-летчиков, в расстегнутой меховой куртке, вот — в кителе, с двумя орденами Красной Звезды на груди… Вот Колюня в длинноухом шлеме, улыбаясь, выглядывает из задней кабины штурмовика. На обратной стороне снимка надпись незнакомой рукой:

«В последний полет».

* * *

Каждый вечер мать раскладывала на столе эти фотографии. И однажды Дмитрий не выдержал.

— Мама, я утром пойду в военкомат.

Она сказала:

— Попросись в авиацию, сынок…

Митя до войны увлекался авиамоделизмом. Его модели побывали на выставках в Киеве, Харькове, Москве… Дмитрия взяли в авиацию, хотя ему не исполнилось еще семнадцати лет. Военком мог отказать мальчишке, но матери он отказать не посмел. Ночью из оставшегося мотка пряжи мама и ему связала теплые рукавицы с двумя пальцами — чтобы удобнее было стрелять.

Уже отгремела Курская дуга. Уже над руинами родного города заполыхал наш багряный флаг… Кончался переломный, титанический 1943-й… Катилась война на запад…

* * *

У каждого в сердце есть свои зарубины, свои вехи. Незабываемые, неизгладимые. И у нее есть три зарубины. Три белых конверта, надписанных чьим-то незнакомым, неумолимым почерком.

* * *

Я был студентом и этой дорогой ходил в университет. И всегда на углу улицы Серова и проспекта встречал седовласую маленькую женщину.

— Доброе утро, Наталья Евсеевна!

Она в ответ улыбалась приветливо:

— А, гвардеец? Ну, как успехи? Латынь-то пересдал? Иван шлет тебе привет. Их крейсер сейчас в походе…

Отслужил Иван, вернулся, женился и дождалась бабуся внука. Мальчуган — вылитый Митя! И глаза большие, как сливы, и ресницы длинные и нос — кнопкой. Все Перепелицы — курносые, и оттого кажется, что все они в небо смотрят. Гордая порода.

А вскоре и Юрка привел невесту в дом. И скоро, возможно, появится на свет новый курносый человечек.

Может быть, внук удастся в дядьку своего, в Николая…

* * *

Председатель горисполкома Днепропетровска Николай Евстафьевич Гавриленко был человеком, далеким от пафоса и сантиментов. Но когда снесли старое здание треста «Южэлектромонтаж», а с ним — и крохотную квартирку, в которой проживала династия Перепелицы, он сказал:

— Дать матери квартиру просторную. На улице Ленина. Она это заслужила.

На улице Ленина!

ЖИЛ МАЛЬЧИК ЖЕЛТОВОЛОСЫЙ…