class="p1">«Желтоволосый, с голубыми глазами…» Не знаю отчего, но стоило только взглянуть на автопортрет Володи, мгновенно выплыли из памяти и зазвенели в сердце эти щемяще-обнаженные есенинские строки.

…Некоторое время назад умерла одна старенькая женщина, наша землячка — Прасковья Павловна Евдокиенко. Родственники и знакомые похоронили ее, как положено, справили поминки, разделили нехитрый старушечий скарб — не корысти ради, а скорее для памяти. И мне досталось, хотя с Прасковьей Павловной я не был знаком и в родичах ее не числюсь. Принесли мне толстую пачку каких-то бумаг, обернутую целлофаном.

— Вот поглядите. Авось пригодится для работы. Покойница ими очень дорожила…

Я развернул целлофан, просмотрел пожелтевшие, побуревшие от времени письма, документы, рисунки и тотчас понял: пригодится. И сейчас мы с вами, читатель, рассмотрим это скромное наследство — стопку ломких листков, которые она бережно хранила до последнего вздоха.

Обложка от старинного альбома — сейчас таких альбомов не делают. Под обложкой рисунки — много рисунков, выполненных детской, но довольно-таки уверенной рукой. Даже не будучи тонким знатоком в области изобразительного искусства, можно с уверенностью заявить: юный художник был даровит. Все рисунки датированы 30-ми годами, последние выполнены накануне войны. Сегодняшним мальчишкам любопытно было бы поглядеть на то, что рисовал их сверстник почти полвека назад: контуры сказочных городов и самолетики, которых нынче уже нет и в помине. Огурец и спичечный коробок. Лица одноклассников и мордашки собак и кошек. Очень много днепровских пейзажей: мальчик жил на берегу, рисовал лодки, водные станции и берег — такой, каким его сегодня помнят разве что те, кому за полвека. На некоторых рисунках — поправки преподавателя, но везде одна оценка: «отлично», «отлично», «отлично»…

Отдельной стопочкой — портреты вождей и выдающихся людей той эпохи: Сталин, Стаханов, папанинцы…

А однажды нарисовал свой автопортрет…

Теперь раскроем тоненькую канцелярскую папку. В ней, на манер филателистических кляссеров, аккуратно вклеены бумажные карманчики. В самом верхнем — записка, наверное — рукой матери:

«Володя Евдокиенко.

Родился 19. VI. 1926 г.

Вес — 12 фунтов.

Первые зубы — 8 месяцев.

Встал на ножки — 10 месяцев.

Начал говорить — в 1 год.

Пошел самостоятельно — 1 год и 1 месяц»…

Тут же в конвертике — прядка волос, светлых-светлых, аж солнечных. Помните: «Эти волосы взял я у ржи»?..

В следующем кармашке — выцветший красненький ученический билет, выданный ученику II группы Вове Евдокиенко дирекцией Днепропетровской средней школы № 28. Между прочим, владелец этого билета пользовался «правом входу через переднiй ганок трамваю». Серьезный документ!

Вот еще любопытная справка — сохраняю стиль того времени: «Лучшему ударнику детсанатории ГПУ. Вова — лучший ударник в нашей группе. На протяжении 12 дней пребывания в санатории он показал себя одним из лучших детей. Хороший товарищ. Лучше всех исполнял режим дня санатория. Вова принял участие в организации нашей выставки»…

Групповод (подпись). Завсанатории (подпись).

В следующем кармашке — несколько ведомостей об успеваемости и переводные свидетельства, выданные Володе Евдокиенко — ученику сперва 28-й, а затем 67-й школы города Днепропетровска. Как он учился? По-всякому, как большинство мальчишек. Были и «тройбаны», но по рисованию — исключительно пятерки, а в одной графе преподаватель не удержался и рядом со словом «вiдмiнно» поставил жирный восклицательный знак.

Две стороны папки — как две эпохи. На второй странице собраны документы и письма иного рода. Вот записочка на обратной стороне обрывка какой-то немецкой ведомости с унылыми «ауфбауфирма» и «арбайтбараккен»:

«Дорогая мамочка! Мы сейчас работаем на мясокомбинате, куда ты можешь приезжать лодочкой к 12 или после 5 часов. Привези мне, пожалуйста, такие вещи: старые ботинки, трусы, мыло, иголку с нитками, майку, потому что моя совсем разлезлась. Если есть — штаны старые. Две пуговицы, полотенце, гребешок и порошку от вшей и блох — обязательно!!! Главное — привези побольше хлеба и еды, т. к. работа очень тяжелая. Тут нам дают 150–200 граммов цвелого хлеба и «баланду».

И мелко-мелко — отчаянная приписка: «Мамочка, ну почему ты приносишь так мало хлеба. Я тут голодаю целый день».

Эта записка не нуждается в пространных комментариях. Согнанных за колючую проволоку подростков фашисты истязали голодом и непосильным трудом. Пожалуй, трудно придумать пытку изощреннее: голодающие работали на… мясокомбинате. За попытку утаить хоть крошку съестного — расстрел на месте. Ежедневная порция побоев была куда щедрей, чем хлебный паек.

В первый же день освобождения левобережья от фашистов Володя добровольцем вступил в Красную Армию. Видно, у юного художника имелся к оккупантам свой особый счет. Судя по письмам, он форсировал Днепр в районе Войскового, в стороне от родного дома…

В следующем бумажном карманчике — солдатские письма-треугольники. Их одиннадцать штук — коротеньких, всего по нескольку фраз в письме. Вот я разложил их в строгом хронологическом порядке и хочу процитировать хотя бы по фразе из каждого письма, и мы с вами увидим, как в считанные дни вчерашний подросток мужал, становился воином, и каким он, в сущности, оставался мальчишкой:

«26.XI.43. с. Марьевка. Здравствуй, мамочка! Я жив и здоров. Нахожусь в 39-й гвардейской дивизии. Сейчас мы на передовой. Извини, что пишу мало: некогда. Пиши ты побольше. Целую крепко — Вова. Привет знакомым».

«10.XII.43. с. Соленое. Здравствуй, дорогая мамочка! Я нахожусь в гвардейской дивизии. Чувствую себя хорошо. Очень интересуюсь узнать, как у нас дома, что с папой. Мой адрес: полевая почта 39369 «А», бойцу Евдокиенко. Целую крепко — Вова».

«16.XII.43… Не знаю, чем объяснить, что от вас до сих пор нет писем. Очень хочется знать, как у нас дома. Чувствую себя хорошо. Пишите побольше».

«14.1.44. С новым годом, дорогие мама и пана! Неужели к вам не доходят мои письма? Как там дома? Уцелел ли наш домик? Я все время нахожусь недалеко от Днепропетровска, говорят, что город пострадал очень сильно. Вообще, писать мне некогда — очень редко бывает возможность написать. Интересно, как там Наташа?

Р. S. Если долго буду молчать — не волнуйтесь. Целую крепко — Вова».

«16.1.44. Я еще не получил от вас ни одного письма — очень волнуюсь. Мамочка, если узнаешь мой адрес, напиши штук 20 писем, может быть, я хоть одно получу. А пока желаю вам всего наилучшего, крепко целую — Владимир».

«30.1.44. Здравствуйте, дорогие! Я жив-здоров, нахожусь от Днепропетровска километров около ста. Не хочет немец уходить с Украины, приходится нам драться за каждый километр…»

«11.II.44. Здравствуйте, дорогие мои! Получил от тебя, мамочка, еще 2 письма. Теперь немного успокоился. Я чувствую себя хорошо, немного, правда, устал — немец так удирает, что приходится двигаться