– Извините за семейную сцену.

– Вы опять просили.

– Что?

– Лейтона. Вы сказали, что больше просить не будете, а сами опять просили.

– Но он меня не понял.

– О, он все понял. Он вас проигнорировал!

– Спасибо. Это лекция о воспитании?

Он вздернул брови:

– Я много понимаю в психологии ребятишек. И молодых людей. Я достаточно их тренировал. И похоже, больше вашего понимаю в поддержании дисциплины.

Роми уперла руки в бока:

– Не рассказывайте мне, как воспитывать сына!

Ее голос разнесся над овражком. Лягушки бросились врассыпную.

Клинт сохранил самообладание:

– Лейтон победил, когда вы сказали, что больше просить не будете, и попросили снова. Он это запомнит и в следующем сражении воспользуется.

– Это не война. Это моя семья.

– Иногда между ними нет разницы. Та же психология. Я предпочитаю, чтобы все базировалось на любви и сострадании, а не на угрозах и наказаниях. Сообщите мне, как у вас получится.

– Это восьмилетний мальчик, Клинт, а не солдат.

– Я знаю, но доверьте мне с ним поработать. Любовь и сострадание сделали Лейтона таким, какой он есть. Он – потрясающий ребенок. Но он намерен нажимать на все ваши кнопки, пробовать вас на прочность, испытывать вас. Попытаться доминировать над вами. Я вижу признаки.

– Это, может быть, подходит вам, но не Лейтону.

Она уже повернулась, чтобы подняться по склону вслед за сыном.

И Клинт бросил ей уже в спину:

– Таковы все мальчики, Роми. В нас это впечатано. Мы так устроены, что стараемся все держать в своих руках и всем руководить.

Она обернулась:

– Если вас так воодушевляют отцовские чувства, почему бы вам не обзавестись собственным выводком? Их и будете воспитывать!

Он в три прыжка догнал Роми и, положив руку на плечо, остановил ее:

– Справиться с сыном – это еще не воспитание, Роми. Я только хотел помочь вам. Использовать то, что сам узнал за эти годы.

Она повернулась и посмотрела на него снизу вверх:

– Хорошо, этому кузнечику не интересна ваша войсковая премудрость. Благодарю за все. – И она опять стала карабкаться по склону.

Он выругался, потом крикнул:

– Но завтрашнее не отменяется! Пойдете?

Она только сердито махнула рукой и, пошатываясь, выбралась на спасительную дорожку.

* * *

После беспокойной ночи и последующих усилий сосредоточиться на работе Роми была готова на что угодно. Чем скорее они отправятся, тем скорее она будет дома. Она повернулась к стоявшему в дверях Клинту:

– Я бы не сказала, что это «после обеда». Все-таки уже ближе к вечеру.

– Вы были заняты, я не хотел мешать. Кроме того, это лучше видеть в сумерках.

Он наблюдал за ее работой? Каким образом? Впрочем, его обучали всяким хитростям.

Она оглядела безупречную кухоньку:

– Мне что-нибудь нужно взять?

– Нет.

По привычке она все-таки прихватила рюкзак и заперла дом. Провинция или нет, но она не оставила бы его открытым. Мало ли кто зайдет... Клинт ждал ее возле грузовичка. Ее решение держаться отстраненно и незаинтересованно прожило не более полуминуты. Вид Клинта, в ожидании лениво привалившегося к кузову, резко участил ее пульс.

«Расслабься, это всего лишь поездка. Лучше бы на него не глядеть».

Роми забралась в машину и сосредоточилась на ветровом стекле:

– Куда едем?

– Мы получили сообщение о том, что в регионе активно торгуют какаду и рептилиями. Я хотел показать вам место их ночевки в Уайлд-Спрингс, чтобы вы знали, за чем наблюдать.

– Это вы о таможенной записке? – Она тоже получила копию. – Вот не думала, что это коснулось и здешних мест.

– И не могло коснуться, но речь идет о воровстве какаду, а здесь лучшие в регионе места кормежки краснохвостых. И несколько гнезд. Это и есть наша цель.

Роми подхватила рабочий тон общения:

– Значит, это просто мера предосторожности?

Она посмотрела на него и заметила темное пятно на шее. Выглядело ужасно.

– Что с вами случилось?

Он машинально поднял руку к отметине, потом отмахнулся:

– Спортивные раны.

– И в каком же виде спорта вы это заработали? Он быстро взглянул на нее и опять отвернулся к дороге:

– В глубокой спелеологии.

Роми внимательно смотрела на него. Исследование многочисленных естественных пор земли на юго-западе Австралии было особенно опасным времяпрепровождением. Время от времени пещеры требовали плату в виде человеческих жизней.

– Вы не могли бы, как все остальные австралийцы, смотреть футбол?

Он улыбнулся:

– Я и смотрю его. Но и спелеологию люблю. Есть что-то особенное в тишине пещер. В темноте. В том, чтобы проникнуть туда, где никто еще не был.

«Ну да. Опасность, от которой замирает сердце».

– Можно забраться в кустарник и получить такую же темную тишину.

– Это не совсем то.

– А какие еще сомнительные варианты у вас есть?

– У меня есть хорошая коллекция фильмов, и я люблю детективы и всякое такое в мягких обложках.

– Хм... а когда не прячетесь в поп-культуру?

Он молча смотрел на дорогу, потом сказал:

– Занимаюсь серфингом с воздушным змеем. И скалолазанием.

– Таким образом, подземные, земные и морские спортивные состязания охвачены. Наверное, еще что-нибудь вроде прыжков с каким-нибудь амортизатором.

Он не сдержал улыбки:

– Я был известен прыжками с вертолета. – И, в ответ на ее хмурый взгляд, добавил: – С военного вертолета.

Она покачала головой:

– Ну, еще бы! Значит, вы адреналиновый наркоман. Я изо всех сил пытаюсь свести воедино того, кто любит тишину, уединение и классические фильмы, с тем, кто занимается серфингом с воздушным змеем и голыми руками борется с диким кабаном.

Его рот дернулся.

– Ну, не голыми руками...

Она засмеялась, но и сама слышала, насколько неискренно. Клинт Маклейш скучал по острым ощущениям, которые входили в его обязанности. По риску. По ежедневным столкновениям со смертью.

– В скольких сражениях вы участвовали?

Мягкая улыбка пропала, руки стиснули руль.

– Даже если бы я хотел говорить об этом, – а я не хочу, – то большая часть того, что я видел за время службы, сугубо секретна. Я не могу обсуждать это с вами.