— Примерно в шести дюймах влево и столько же в глубину, — подсказала ему Розали и присела рядом на корточки. — Пропустить невозможно.

На ней была грязная блузка из индийской хлопковой ткани и нечто напоминающее зеленые слаксы, обрезанные до колен.

Картер повернул запястье влево, растопырил пальцы. Ничего… На поверхность всплыли еще несколько пузырьков метана, блеснули радужной оболочкой в лучах солнца и тут же полопались, оставив после себя характерный запах.

Он что-то нащупал, затем медленно провел пальцами по всей длине таинственной находки. Розали права: это, по всей вероятности, кость одной из конечностей и, возможно, принадлежит она североамериканскому короткомордому медведю, предшественнику современного гризли, некогда столь распространенному на территории Соединенных Штатов и бесследно исчезнувшему в конце последнего ледникового периода. Эти звери были даже выше, чем медведи гризли, и весили до тысячи восьмисот фунтов. При этом лапы у них были на удивление длинные и стройные, что давало возможность быстро бегать, правда только на короткие дистанции, соответственно, ловить зазевавшихся травоядных, таких как лошади и верблюды. Люди всегда удивлялись, когда Картер на лекциях сообщал, что эволюция верблюдов происходила по большей части в Северной Америке.

— Я права? — спросила Розали. — Чувствуешь кость?

— Да, молодец, — кивнул Картер. — Она вполне может принадлежать медведю.

Розали просияла, как девочка, которой только что сообщили, что она первая в классе.

— Но наверняка узнаем лишь тогда, когда найдем все остальное и извлечем останки на поверхность.

Сделать это было совсем не просто, но Картер был наделен уникальным чутьем и почти всегда правильно определял местоположение находки, а также то, чьи именно останки им попались. Это чутье сослужило ему добрую службу во время раскопок так называемого Колодца костей в Сайсили, где он впервые прославился. Но он также понимал, что лабораторные работы могут легко опровергнуть первоначальные выводы, что неожиданное обнаружение одного коренного зуба, или альвеолы, или (однажды такое случилось с ним лично) окаменевшей личинки мясной мухи в локтевой кости могут перевернуть все с ног на голову. Личинки вообще могут о многом рассказать, если уделить им должное внимание.

Он медленно вытянул руку из колодца, подержал на весу, чтобы с пальцев стекла налипшая жижа, затем погрузил обратно. Уже совершенно очевидно, что им удалось дойти до самого изобильного в колодце слоя — тут можно было обнаружить останки большой кошки, гигантского медведя, с дюжину других редких окаменелостей, — именно поэтому, на опытный взгляд Картера, поверхность колодца выглядит столь необычным образом. Ученый ощутил легкое волнение, часто сопутствовавшее ему при других раскопках, в местах куда более экзотических, чем это, где им были сделаны самые неожиданные открытия, на которые он и надеяться не смел. Это странное ощущение уже давно его не посещало, и только теперь он вдруг понял, как соскучился по нему. Столь высокая должность в Музее Пейджа — это, конечно, замечательно, многие палеонтологи мечтали и мечтают о ней, но кабинетная работа никогда не прельщала Картера. Даже когда он писал свои монографии, доклады и отчеты, особого энтузиазма и интереса не испытывал. Совсем другое дело — полевые работы на чистом воздухе, где-нибудь в лугах или горах, а также в руслах давно исчезнувших рек. Он озирался по сторонам, любовался пейзажами и одновременно строил предположения о том, что может быть скрыто под слоем почвы. Мир для Картера всегда был подобен некоему сундуку с сокровищами, набитому самыми странными и необычными вещами: камнями и косточками; раковинами и надкрыльями жуков; самими жуками, застрявшими в кусочках смолы. Большинство людей вообще не обращают внимания на подобные предметы, они им не нужны.

А он их любил.

Терпеливо ожидающая чуть в стороне Миранда спросила:

— А что досталось мне?

— Прости, не понял? — ответил Картер, целиком погруженный в свои мысли.

— Если Клоду попалась саблезубая кошка, а Розали медведь, что тогда у меня? Надеюсь, что-то другое, особенное? Может, лев?

Она одарила Картера одной из самых ослепительных своих улыбок.

Он видел, что Миранда явно к нему неравнодушна, и не знал, как себя вести, чтобы охладить ее пыл. Вот она просунула палец под серебряное ожерелье и оставила на шее черное пятнышко смолы.

Картер улыбнулся, перешагнул через ведра Розали и направился к ней. Рука по самый локоть была облеплена грязью и весила, казалось, в три раза больше обычного.

— Тебе не помешало бы надеть что-нибудь более солнцезащитное, — сказал он ей, указывая на порозовевшую кожу шеи и плеч.

Миранда так и залилась краской, а он лишний раз напомнил себе о выдержке. Сейчас он дал промашку, отметил вслух такую интимную подробность, как состояние ее кожи, дал повод надеяться.

— И раздобудь себе дешевенькую футболку, как у меня, — добавил он и ткнул себя пальцем в грудь, указывая на надпись «Морской волк». — Лучший друг палеонтолога.

Миранда пробормотала, что раздобудет, и почти не сдвинулась с места, когда он опустился на колени рядом с ней. Картер решительно отмел эти мысли. Надо заниматься делом.

— Где именно это находится? — спросил он.

— В самом центре квадрата, — ответила Миранда, — и довольно глубоко.

— Если подбираться сбоку, — посоветовал он, — будет легче и эффективнее.

Затем наклонился вперед и опустил руку в колодец. Он чувствовал на себе взгляд Миранды, и, когда она схватила его сзади за ремень, чтобы он не свалился, пришлось сказать, что он в порядке и падение ему не грозит. Оставалось лишь догадываться, какими взглядами при этом обменялись Розали и Клод.

Картер поднял глаза и взглянул на небольшую обзорную площадку, установленную над колодцем, огражденную прозрачным плексигласом. Она позволяла всем интересующимся наблюдать за работой палеонтологов. Сейчас там маячил всего один, зато постоянный наблюдатель — индеец, коренной американец, в кожаной куртке; он носил ее в любую погоду, даже в жару.

Казалось, что густая масса оказывает более сильное сопротивление, чем обычно, что здесь она какая-то особенно густая и липкая. Рука Картера пробила пузырь газа, прошла через какой-то более рыхлый материал и погрузилась по запястье. Однако нащупать что-либо пока не удавалось. Он погружал руку все глубже, смола становилась все теплее, зловонный метан выходил на поверхность, которую испещряли мелкие лопающиеся пузырьки. Вдруг Миранда хихикнула и спросила:

— Что ты ел на завтрак, а, Картер?

— Очень смешно.

И тут он нащупал. Точнее — оно само его нащупало. Картер затаил дыхание и перестал двигать рукой. Пальцы оставались широко расставленными, и — не может быть! — он почувствовал, как чья-то рука, чьи-то пальцы скользнули и крепко переплелись с его пальцами; так утопающий отчаянно хватается за руку своего спасителя. Картер нащупал отдельные косточки, пястную кость, фаланги. Хотя он не мог даже представить себе такое, он не чувствовал в них… неподвижность. Они не казались мертвыми, потерянными, неподвижно лежавшими здесь в ожидании, когда кто-то вытащит их из забвения. Картер как будто чувствовал, что эта рука (слишком крупная, чтобы принадлежать женщине) сама нашла его руку, ухватилась за нее и стремится вырваться наверх, из вечной тишины мира мертвых.