– Что преподает твоя мама?

– Она ведет курс кройки и шитья.

– А тебя она тоже научила?

Филипп покраснел. Мать его научила, и, хотя он считал это занятие ниже своего достоинства мужчины, оно ему нравилось. Все смотрели на него с ожиданием.

– Да.

Отец засмеялся, Сюзанна захлопала в ладоши, а Эдуард покачал головой. Мать кивнула:

– А я вот свою дочь научить не смогла. – Она улыбнулась. – Ты не попробуешь?

Филипп все еще сидел красный. Они издеваются над ним? Отец смеялся насмешливо? Сюзанна аплодировала презрительно? Эдуард качал головой, потому что не мог этого понять? И как он мог взять на себя смелость учить Сюзанну шитью, вообще чему-то ее учить?

– Нет, наверное. – Он взглянул на Сюзанну. – Если бы она хотела шить, она бы смогла.

Мать ответила серьезно:

– В этом, я думаю, ты прав.

Нет, она над ним не издевалась, да и другие спрашивали с дружелюбным интересом, нравится ли ему шить, и много ли он шьет, и что он шьет, – и он всех удивил тем, что как раз закончил крой своей первой рубашки. Тогда Сюзанна спросила, не научит ли он ее, как скроить блузку, и он снова покраснел и сказал: «С удовольствием!» Но до этого так никогда и не дошло.

Ужин, начавшись поздно, все не кончался, и Филипп занервничал. В конце концов он решился сказать, что ему надо домой: родители работают, у брата оркестровая репетиция, а сестренка болеет и одна дома, ему надо за ней присматривать. Отец позвал шофера, который загрузил велосипед Филиппа в багажник и открыл для Филиппа дверцу автомобиля. При прощании Эдуард «отбил пять» Филиппу, а Сюзанна сказала: «Какой ты милый!» – и поцеловала его в щеку. Он чувствовал этот поцелуй весь вечер, пока не уснул.

3

С этого дня Филипп стал часто бывать у Фолльмаров. Ему нравилась эта семья: кичливый, но добродушный отец, красивая мать, всегда расположенная поговорить с Филиппом, расспросить его, что он шьет и что читает, Эдуард, разъяснявший Филиппу принципы шахматной игры – не только правила, но и дебюты и стратегии миттельшпиля и эндшпиля. Когда, придя по приглашению Сюзанны, он заставал дома одного Эдуарда, Филипп, не желая его обидеть, не спрашивал, где же она и что она делает, а проводил время с ним. Спросить у нее, зачем же она его приглашает, если у нее другие дела, он не решался. И сказать ей, что любит ее, и спросить, друзья ли они и любит ли она его, он тоже не решался. И уж тем более не решался ее поцеловать.

Ни на что он тогда не решался! Но теперь, несмотря на то что Сюзанна поморщилась, он решился и спросил, сколько этому ребенку лет, что за несчастный случай с ним произошел и как он справляется со своей коляской. После брата-инвалида – ребенок-инвалид; это было страшно, и это было печально. Раньше, чем успел ответить муж, заговорила Сюзанна:

– Ты помнишь моих родителей? Маму помнишь – такую уравновешенную, веселую, счастливую? Я думала, она такой и останется до самой смерти, но у нее развилась старческая депрессия, и она была уже не в себе. Отец трогательно заботился о ней, так, словно его жизнь уже не имела значения – только ее. Никогда не думала, что он на это способен. Стойко держался; только когда удар случился, упал, как дерево под топором… – Сюзанна рассказала о доме, в котором ее родители провели последние годы, – у озера Штарнбергер-Зе, об их любви к внукам и любви внуков к ним, об игре в гольф – поздней радости ее родителей. – Временами они говорили о тебе.

Сюзанна говорила всю дорогу до ресторана. Сразу же подъехало и такси со второй супружеской парой, они вошли все вместе, их провели к столику, они сели.

Филипп оказался рядом с Сюзанной; у него было к ней так много вопросов. Поняла ли она, почему он ушел тогда, пятьдесят лет назад? Что сталось с Эдуардом? А ее мечты и надежды? Училась ли она дальше, есть ли у нее профессия, как ее дети, что с ее ребенком-инвалидом? Пишет ли она? Счастлива ли она? Но задать хотя бы один-единственный вопрос Филиппу так и не удалось. Сюзанна переводила общий разговор с ежегодных поездок в Берлин на ежегодные весенние вылазки на лыжах и осенние гольф-туры, с путешествий для активного отдыха на посещения Зальцбургского фестиваля и отеля «Замок Эльмау», с гостиниц, в которых они останавливались, на интернаты, в которых учились они и их дети. Все же Филипп узнал, что последние школьные годы Сюзанна провела в интернате в Шотландии и что туда она отправляла и своих детей.

– Вы и ваши дети учились в интернатах в Швейцарии; и мы, и они росли в прекрасных условиях, не правда ли? А Филипп, – она положила ладонь на его руку, – в одиночку пробил себе дорогу в Америке.

Все взгляды обратились на него, и он покраснел:

– Это не было так драматично. Школьником я приехал на год по обмену в Америку и остался там. Была возможность продолжать жить в принимающей семье, и только нужно было, помимо учебы, зарабатывать деньги. Я был не единственный, кто подрабатывал после школы.

– А как ваши родители к этому отнеслись? – Муж Сюзанны был удивлен.

– Отец считал, что детям надо предоставлять свободу. Он написал мне, что предпочел бы, чтобы я жил дома, что я не должен запускать флейту и фортепьяно и что он не сможет посылать мне деньги. И пожелал мне всего наилучшего.

– Некоторый драматизм в этом все же был. Поскольку по программе обмена ты отправился туда слишком поздно, ты просто улетел и вынужден был сам подыскивать себе семью. – Сюзанна сказала это так, словно была горда за Филиппа. Но с какой стати ей гордиться им? И зачем она перевела разговор на него и Америку? – Во всяком случае, на месте взлета Филиппа осталась выжженная земля. – Она убрала ладонь с руки Филиппа. – Наверное, в иных случаях освободиться можно, только предав тех, кому обязан верностью.

Она при этом не посмотрела на Филиппа, слова были брошены в общий разговор, и общество застыло в недоумении. Верность, предательство, выжженная земля – что это значит, что за тяжелые материи в такой легкий вечер? Филипп разозлился и готов был уйти. Но поведение Сюзанны настолько не соответствовало той Сюзанне, которую он знал, что ему стало любопытно. Чего она добивается?

Она рассмеялась:

– Да не смотрите вы так! Пятьдесят лет назад Филиппа и меня волновали проклятые вопросы: стоит ли жить, есть ли у нас какое-то предназначение, что такое любовь, верность, предательство. Все то, что так волнует в шестнадцать лет. Я только хотела узнать, помнит ли он еще себя. – И теперь она посмотрела на Филиппа.

О проклятых вопросах он тогда говорил не с Сюзанной, а с Эдуардом. После шахмат и математики Эдуард открыл для себя философию, увлекся экзистенциализмом, читал Камю и Сартра и заразил своей увлеченностью Филиппа. Что же, Сюзанна путается в воспоминаниях? Филипп не мог в это поверить. Или она его провоцирует, но на что?

– Да, что только нас тогда не волновало! – усмехнулся Филипп, включаясь в общий разговор. – Нынешние шестнадцатилетние прагматичнее, да и я таким стал в Америке. А что касается воспоминаний, вы в этом не одиноки: чем старше мы становимся, тем больше вспоминаем детство и юность. Я в подробностях помню мой первый визит в ваш дом.