маньчжурским народным сказкам. Их знали все, но она рассказывала с таким чувством, всякий раз чуть-чуть меняя историю – добавляя персонажей, новые сюжетные линии или другие концовки, – что мы всегда были рады её послушать.

Айнара бросила мне замороженную хурму, но я не поймала, и плод ударил меня по рёбрам. Зимой, хотел ты того или нет, все фрукты были замороженными.

Мама следила за нами:

– Идёмте-ка, вы, обе.

Она отвела нас на кухню, где наполнила эмалированную миску водой и опустила несколько плодов хурмы в неё. Я сунула в воду руку и тут же отдёрнула:

– Она холодная!

Мама ткнула в хурму пальцем, отправляя в плавание на другую сторону миски:

– Конечно, холодная. От горячей хурма снаружи сварится прежде, чем оттает изнутри. А холодная разморозит её до съедобного состояния быстрее.

– Насколько быстрее? – спросила я.

– Примерно через полчаса.

– Полчаса? Я хочу сейчас. – Я тоже ткнула в хурму пальцем, и она стукнулась о бортик миски. – Мы последим. А ты иди поболтай с другими взрослыми.

Айнара потянула меня за руку:

– Но я хочу послушать мамины истории.

– Останься здесь, со мной.

Едва мама исчезла в гостиной, как я схватила хурму и положила на стол. Взяла тесак и с силой опустила на плод. Тонкие лепестки льда разлетелись вокруг, но нож не разрубил хурму. Я вернула её в миску и попробовала с другой. Три хурмы спустя кончики моих пальцев оледенели, а к угощению мы не приблизились.

Я пожала плечами:

– Видимо, придётся подождать.

Через двадцать минут мне удалось разрубить хурму на четвертины. Тонкая оранжевая кожица легко лопалась под ударом лезвия, но, разделяя мякоть, приходилось попотеть.

Айнара потыкала пальцем во внутренности:

– Тут дольки как у апельсина.

– Это языки хурмы. Хурма – болтливый фрукт.

– Их так много. У животных только один язык. – Она высунула собственный: – Видишь?

– Но это же не животное, это хурма. У них много языков, в том-то всё и веселье. – Айнара на год младше меня, и мне так нравилось хвастаться перед ней своими познаниями, что частенько я придумывала всякую всячину. – Если съесть много хурмы, заговоришь на многих языках.

– Правда? – Айнара затолкала дольку в рот. – А зачем мне говорить на многих языках?

Я прожевала кусочек. Языки оставались замёрзшими, и их серповидная форма не читалась до тех пор, пока лёд не оттаивал у нас во рту.

– Затем, что, когда мы уедем из дома, мы будем говорить на разных языках с людьми, которых повстречаем.

Айнара состроила рожицу:

– Думаю, я просто тут останусь.

– Ой. – Я втянула воздух сквозь зубы, чтобы избавиться от болезненного ощущения холода. – Многое поначалу причиняет боль, а потом оказывается, что благодаря этой боли ты выросла.

Четыре

Я получила ускоренную визу и купила билеты на рейс, который отправлялся рано утром назавтра.

Вернувшись домой, я вновь набрала номер сестры. Телефон прозвонил раз и два, а потом ответила маленькая девочка:

– Алло?

Должно быть, это Лиен, дочка моей сестры. Она родилась уже после того, как я уехала в Америку, так что я ни разу её не видела.

– Алло, – отозвалась я, и мой голос прерывался и дробился, путешествуя по линии связи. – Ты меня слышишь?

– Алло-алло-алло! – пропела она.

Слова меня подводили, и звук подводил, и технологии. Я хотела сказать: «Позови маму к телефону», или «Твой папа дома?», или «Это твоя тётя Айми!».

Связь оборвалась.

Если я не могу подобрать слов даже для того, чтобы поговорить по телефону с маленькой девочкой, то встреча со всем моим семейством лицом к лицу станет катастрофой.

Я глубоко вдохнула и набрала номер снова.

Телефон звонил и звонил, но трубку не взяли.

Я молча проговаривала про себя, сперва по-английски, затем по-китайски: «Я еду домой. Ждите меня. Мама, дождись».

Скользнув в кровать, я постаралась не разбудить уже уснувшего Дэвида. Я улеглась на спину, прижав руки к бокам ладонями вверх, в надежде, что сон примет меня в свои объятия. Звуки двигателей и сирен по соседству стихали, как концовка вальса. Мои веки опустились, дыхание замедлилось. Воспоминания прокручивались перед глазами, точно сцены из тысячи кинофильмов, слитые воедино. Их всё крутили и крутили перед моим внутренним взором.

Так и не уснув, я повернула голову и уставилась на светящиеся красным цифры на будильнике – он показывал 1:34:08. Я смотрела, как секунды сменяют друг друга. Минута – это долго, когда следишь за каждой секундой.

Дни долги. Жизнь коротка. В промежуток времени, прошедшего с моего отъезда из Вечной Весны, уместилась целая жизнь.

Я повернулась к Дэвиду и положила ладонь на его плечо. Мне хотелось поговорить с ним, чтобы заполнить тишину и отогнать страхи. Мы познакомились на первом курсе и на занятиях по литературе, которую оба выбрали факультативным предметом, поспорили о Прометее. Он сказал, что общение со мной помогает ему видеть мир более чётко. Сейчас его глаза быстро дёргались под веками.

В конце концов я встала и напялила на себя что-то из груды на полу. Всякий раз, снимая с себя какой-то предмет, я проявляла дисциплину: бросала его в кучу предметов того же цвета, а потом пинками придавала этой кипе более-менее чёткую форму. Но, как правило, больше я к этой вещи не притрагивалась до тех пор, пока волны отброшенной одежды не обрушивались на меня подобно цунами.

Так что предыдущим вечером перед четырнадцатичасовым перелётом в собственное прошлое я устроила стирку. Я не хотела будить Дэвида шумом стиральной и сушильной машин, так что увязала тюки одежды в простыни и, словно бродяга, оттащила их в круглосуточную прачечную-автомат в двух кварталах от нас. Вечерний воздух уже отращивал зубы, и пекари, вышедшие на перекур, улюлюкали, насмехаясь над моим безумием.

На то, чтобы выстирать, высушить и сложить всё в стопки по цвету, а потом оттащить домой, не понадобилось много времени.

После этого свободного места в квартире стало побольше. На полу проглянули клочки паркета, на которые доселе не ступала нога человека, но в остальном наше жилье по-прежнему было забито доверху. Полки с затолканными на них книгами расползались по стенам вертикально и горизонтально, груды рабочих документов и журналов громоздились на кофейном столике, а рядом с диваном были разложены части солнечных панелей. Моя коллекция сумочек и туфель была расставлена по полкам сверху. Чайнички в форме павлинов, слонов и божьих коровок пытались отвоевать себе немного пространства на всех горизонтальных поверхностях, сражаясь за место под солнцем с витыми свечами, аромасвечками в банках с металлическими крышками и свечами в виде статуй греческих