– Я вот только что оставила свою камеру на этом столе. Я отложила её, чтобы заполнить бумаги. А потом ушла и, наверное, не забрала её.

Она выпятила губы:

– Вы оставили её без присмотра.

Я почувствовала в её тоне обвинение. Как я могла оставить без присмотра часть себя?

– Мы только что сошли с самолёта, перелёт был долгий. Я не спала…

– Она была дорогая, эта камера?

Я кивнула:

– Я буду счастлива предложить вознаграждение. Для меня её ценность – не просто в деньгах.

Женщина нахмурилась, словно я спорила с тем, что свет светлый, а тьма – тёмная:

– Вы не понимаете. Дорогие вещи никогда не находятся.

Я вздохнула и оставила свои контактные данные на случай, если кто-то, обнаруживший мою камеру, всё же решит вернуть её. Женщина подняла уголки губ, но глаз её улыбка не затронула.

Я поблагодарила, и она ответила:

– Нет нужды в благодарностях.

Дэвид взял меня за руку, и мы снова прошли сквозь стену незнакомцев в зоне прибытия. Я бросила взгляд на наши отражения в изогнутой зеркальной стене, и на меня тут же накатила мучительная потребность сфотографировать пару с растрёпанными волосами и ввалившимися глазами, которая уставилась на меня в ответ.

Пока я проверяла наш второй рейс в Харбин, Дэвид купил мне в магазинчике аэропорта одноразовую камеру. Я вцепилась в её картонно-пластиковый корпус так, как потерянный ребёнок прижимает к себе куклу.

Семь

Рейса в Харбин не было. Его отменили, и пассажиров пересадили на другой. Из-за утраты багажа, а потом камеры мы оказались последними в очереди за билетами. Наш рейс был через три дня.

Я гневно таращилась на кассиршу:

– Нам нужно попасть в Харбин на…

Она монотонно перебила меня:

– Из-за большого потока путешественников во время праздников количество свободных мест ограничено.

– Конечно. Лунный фестиваль. – Все эти плакаты в аэропорту, любимый мамин праздник. – А билеты на рейс другой авиакомпании можно купить?

Она шмыгнула носом:

– Нет, в моей системе их нет. Можете попробовать добраться поездом.

Обессиленная, я отыскала в здании аэропорта турагентство. Все билеты на экспресс были распроданы. Местный поезд останавливался во множестве городков, чьи названия звучали знакомо, как слова почти забытой песни. До Харбина он будет ехать одиннадцать часов. Все плюшевые места первого класса уже раскупили, так что оставались только «полумягкие» второго класса. Я купила два билета.

Сообщив об этом Дэвиду, я услышала в ответ: «Фантастически!» – сказанное таким тоном, что становилось ясно: на деле оно как угодно, только не фантастически.

* * *

В поезде на нас уставились трое соседей: мужчина, женщина и мальчик, в знак приветствия уцепившийся за мамину юбку. Мужчина кивнул Дэвиду, затем мне и спрятал лицо за газетой.

Дэвид шлёпнулся на сиденье.

– Не так плохо. Полумягкие места в Китае начисто уделывают те, что в «Амтраке».

– Что сказал иностранец? – спросила меня женщина.

– Сказал, что эти сиденья удобнее, чем в американских поездах.

– Что она сказала? – поинтересовался Дэвид.

– Спросила меня, что ты сказал, и я ей объяснила.

– Что он сказал? – задала вопрос женщина.

Я вздохнула.

Словарный запас Дэвида содержал названия его любимых блюд, «ни хао» – «привет», «во ай ни» – «я люблю тебя» и «жонг гуо» – Китай. Единственное полноценное предложение, которое он мог произнести: «Привет, Китай, я люблю тебя».

– Ни хао! – помахал он женщине и мальчику.

«Ни» было слишком глубоким, а «хао» тянулось слишком долго, но они поняли и, казалось, оценили его усилия.

– Скажи «привет» этому приятному человеку и его переводчице, – велела женщина сыну.

– Привет, тётя!

В Китае дети зовут всех женщин тётями или старшими сёстрами.

– Привет, рада познакомиться. Но я не переводчица, я его жена.

– Айя, виновата. – Женщина указала на Дэвида. – Это даже лучше: такой красивый муж.

Я перевела это Дэвиду, он улыбнулся соседке и похлопал себя по груди.

Мальчик шепнул что-то матери, и она сказала:

– У вас северо-восточный акцент, но звучит шершаво, как будто вы долго не разговаривали.

Я кивнула. Я начинала думать одновременно на китайском и английским – всё равно как слушать две радиостанции одновременно. Сделав паузу, чтобы отделить одно от другого, я пояснила:

– Я долгое время жила на другом континенте. В Соединённых Штатах.

– Нью-Йорк, Нью-Йорк! – пропел по-английски мальчик, чья стеснительность куда-то испарилась.

Дэвид показал ему два поднятых больших пальца, и мальчик покраснел.

– Так вы приехали домой погостить. – Женщина устремила взгляд на моего мужа. – Ваши родители, должно быть, очень горды.

– Да, я еду погостить.

Мы погрузились во тьму: поезд въехал в тоннель на выезде из города – дальше начиналась сельская местность. В черноте я видела всё отчётливее. Я думала о лжи, которой мы потчуем незнакомцев, и той, которую скармливаем сами себе.

На другом конце тоннеля Дэвид порылся в рюкзаке и достал стрессбол. На нём было напечатано изображение Земли с континентами и лого компании Дэвида – «Прометей Солар». Мячик идеально подходил по размеру для мальчишеской руки. Лицо мальчика осветилось, когда он с силой швырнул мяч об пол. Тот почти не подпрыгнул.

Дэвид жестом указал на мяч, потом продемонстрировал, что он не для того, чтобы его швырять, а для того, чтобы сжимать. Мальчик рассмеялся и радостно принялся мять континенты.

– Вы из Харбина? – спросила женщина.

– Из деревни неподалёку. Она называется Вечная Весна.

– О, Вечная Весна! Конечно. Когда вы сказали «деревня», я подумала – может, одно из тех крошечных местечек, где до восьмидесятых не было электричества. Вечная Весна – не деревня. Мой кузен переехал туда, работать на полях масличных культур.

Я перевела всё это для Дэвида, но почувствовала необходимость поправить её:

– Когда я была девочкой, в Вечной Весне не было электричества. В муниципальные здания его провели в восемьдесят шестом, а в жилых домах оно появилось через год.

Казалось, женщина рада возможности впечатлить нас своими познаниями:

– Показывает, как быстро развивается Китай, не так ли? Только представьте! Тринадцать лет назад линий электропередачи не было, а теперь у людей на собственных крышах установлены солнечные панели.

Я перевела, и Дэвид спросил, используют ли они панели на основе стекла или полимера и какова их эффективность в процентах. Женщина рассмеялась.

– Я знаю только, что кузен говорит: электричество было сперва от угля, затем от нефти, а теперь от солнца. Удивительно, как быстро всё меняется!

Я снова перевела. Дэвид нацарапал что-то на листке отрывного блокнота для заметок и сунул его обратно в рюкзак.

– Интересно, что они добывают нефть, но для получения электричества используют солнечную энергию.

Я пожала плечами:

– Наверное, планы на