Крики, топот в коридоре.

Зоя распахнула дверь:

– Филипп Алексеевич, у нас пожар!

Во дворе Авдей пытался загасить высоко взметнувшееся пламя в бочке.

– Сумасшедший дом, – пробормотал следователь и потянул Воздвиженского к себе, – договорить надо, без нас справятся.

Зоя вопросительно посмотрела на Филиппа. Тот пожал плечами: фокус не удался.

– Филипп Алексеевич, – выкрикнула Зоя решительно, – вам на перевязку надо. Срочно!

– Извините, – Филипп попытался освободиться от крепкой хватки Кузьмина.

– Кстати, к вам тоже вопросы имеются, – следователь бесцеремонно ткнул пальцем в Зою.

Та кивнула, не оборачиваясь, увлекая Филиппа дальше от флигеля отделения. Когда флигель скрылся за деревьями, Зоя остановилась:

– Почему вы не хотите рассказать все как было, Филипп Алексеевич? Не отстанет ведь все равно.

– Что рассказать? – вспылил в отчаянии Филипп. – Как мы по велению сумасшедшей побежали неизвестно куда? Зоя, ты в своем уме?

– Знаете что, – обиделась Зоя, – тогда валите все на меня. Это я вас попросила срочно со мной пойти. С меня спросу никакого.

– А это мысль! – обрадовался доктор, – скажем, что просто пошли гулять.

– Да, пошли проветриться. День тяжелый был. Что, не имеем права?

Филипп и Зоя все же дошли до главного корпуса и даже к хирургу Шумейко заглянули – для конспирации.

– О! – Шумейко радостно распростер объятия. – Герои! Вас уже наградили? Вас для этой цели какой-то хамоватый следователь разыскивал. А что вы там делали-то, возле зеленого дома?

– Мы все под колпаком, – понуро заметил Филипп, – следят денно и нощно. Шагу нельзя ступить без присмотра.

В ординаторской психиатрического отделения тетя Рая поила следователя Кузьмина чаем.

– Успокоительный, – приговаривала, – для наших птенчиков собираю. Пейте! Работа у вас тяжелая, нервная…

– О! Явились! – Кузьмин увидел доктора с медсестрой, насупился и отодвинул чашку с чаем. – Что успели придумать?

– В смысле? – спросил Филипп.

– Птенчики мои, – Кузьмин покосился на тетю Раю, – вы слишком суетитесь: пожар, перевязка срочная… А давайте я вас не буду пытать каленым железом?

– Давайте! – со вздохом облегчения кивнул Филипп.

– Тогда рассказывайте, – Кузьмин сложил на груди руки и уставился на доктора и медсестру, прожигая их взглядом.

– Видите ли, – проворковала Зоя, – простите, как вас по имени-отчеству? Марат Денисович? Марат Денисович, был очень тяжелый день. Мы с Филиппом Алексеевичем решили немного погулять…

– Ага, – кивнул Кузьмин, – выскочили в белых халатах и припустили, не разбирая дороги, ну-ну. Следователю, как доктору, врать нельзя, бесполезно врать следователю.

– Послушайте, Марат Денисович, – начал было Филипп, – какая, в сущности, разница, как мы оказались возле дома, как вы говорите, пять по Весенней улице?

Кузьмин хмыкнул:

– Ну, предположим, никакой.

– Так и не мешайте работать! – отрезала Зоя. – Вы тормозите лечебный процесс!

– Не будете, стало быть, говорить, – цокнул языком Кузьмин.

– Мы вам все уже сказали, – Филипп посмотрел прямо в глаза следователю.

– Доктор, – подала из-за двери голос тетя Рая, – там больному плохо.

И распахнула дверь ординаторской, монументально воцарившись в проеме.

Кузьмин усмехнулся:

– Мушкетеры прямо. Из сумасшедшего дома. Один за всех и все за одного. Круговая порука!

– Раиса Петровна, иду, – Филипп пропустил мимо ушей сарказм следователя.

Тот примирительно протянул руку:

– Я, собственно, спасибо зашел сказать.

Филипп осторожно пожал протянутую руку.

– А почему вы не спрашиваете, за что спасибо? – вдруг вышел из себя Кузьмин.

– За что?

– Слушай, парень, я к тебе по-человечески, а ты, – Кузьмин махнул рукой и, громко топая, вышел.

Филипп устало выдохнул.

Поздно ночью на почту «капнуло» письмо от профессора Аркадьева. Это было даже не письмо – целый фолиант с десятками отсканированных страниц истории болезни Овчинниковой Е.П.

Филипп рассыпался в благодарностях профессору, попытался было читать текст, но буквы плыли перед глазами, никак не желая складываться в осмысленные предложения. «Работоспособность на нуле, – горько констатировал Филипп, – и это еще только начало самостоятельной практики. Не справлюсь я здесь в одиночку».

А утром было уже не до истории болезни неведомой Овчинниковой. Из отделения токсикологии перевели молодую девушку. Таблеток наглоталась. Ее откачали после неудавшегося самоубийства и теперь поместили в психиатрическое отделение. В принципе рутинное исполнение инструкции Минздрава – всем самоубийцам требуется освидетельствование психиатра, раз у человека нарушен базовый инстинкт – инстинкт самосохранения. Однако девушка была в тяжелом, угнетенном состоянии, которое ясно просматривалось даже после транквилизаторов. На контакт не шла, лежала, отвернувшись к стене. Доктор Воздвиженский целый час пытался ее разговорить – все безуспешно. С тяжелым сердцем назначил медикаментозное лечение.

– Ничего, освоится, – шепнула Зоя, – я с ней еще поговорю. Несчастная любовь наверняка.

Потом позвонила Ника. Полгода не звонила – и вот – пожалуйста.

– Как твои дела? – спросила, как ни в чем не бывало.

– Хорошо, – бодро ответил Филипп, боясь, что голос сорвется – выдаст волнение.

– В Москву не собираешься? А я скучаю. Да, представь себе. Скучаю.

Филипп сто раз давал себе обещания – не поддаваться сладостным иллюзиям. Все кончено! Возврата прежнего – не будет. Но от голоса Ники бабочки опять предательски завозились в животе. Голова закружилась. И если бы Филипп был сейчас в Москве – ринулся бы, не раздумывая, к ней, к Нике. Все-таки это было очень правильно – уехать. Очень правильно!

– Меня больные ждут, – Филипп постарался сказать это как можно суше.

– Ну, тогда пока?

Доктор Воздвиженский еще долго сидел, глядя в одну точку. Неужели он ее еще любит? И даже после того, что было? «Филипп, у тебя самолюбие вообще есть?» День был бесповоротно испорчен – в голове крутились прошлые обиды, казалось, давно пережитые и забытые. И этот взгляд Ники, этот взгляд Филипп не забудет.

– Ника, я знаю, что ты встречаешься с Павлом, – выпалил тогда Филипп давно заготовленную фразу.

– Да, и что? – насторожилась Ника.

– Ты не хочешь все же выбрать?

Ника не ответила. Они еще долго гуляли по улицам. А потом Ника повернулась к Филиппу:

– Страшно. А вдруг там не