Революционные увлечения не помешали ему наконец завершить затянувшееся пребывание в стенах семинарии, и теперь надо было думать о продолжении образования, что подтверждается следующим документом:

«Выдано сие свидетельство из Орловской мещанской управы орловскому мещанину В. А. Русанову…вследствии просьбы матери его и согласно приговора мещанского общества, состоявшегося 27 февраля 1897 года и утвержденного орловским губернатором, в том, что на продолжение им, Владимиром Русановым, образования в высших учебных заведениях препятствий со стороны общества и Мещанской управы не имеется» (1945, с. 10). Сложность, однако, состояла в том, что окончание семинарского курса не давало права на поступление в университет или другие светские высшие учебные заведения. Кое-как он устроился вольнослушателем на естественный факультет Киевского университета, который посещал в течение зимы 1897/98 года. Однако посещение университета пришлось прекратить из-за вмешательства полиции — его второй раунд в отношениях с охранкой оказался более серьезным и сопровождался немалыми потерями.

В декабре 1897 года полиция совершила налет на одну из явочных квартир московского «Рабочего союза», захватив документы и печатную технику, в связи с чем было привлечено к следствию до 25 человек. Какая-то причастность Русанова к делам «Союза» выяснилась только восемь месяцев спустя, когда начальник московского губернского жандармского управления генерал Шрамм приказал «сообщить… по возможности безотлагательно, где именно Русанов находится, а также могущие оказаться в делах департамента сведения о степени его политической благонадежности и сношениях» (1945, с. 402). Последовал очередной обыск, а самого Русанова этапировали в Москву. Единственно, что удалось установить полиции — факт предупреждения своего «клиента» об опасности провала одним из участников кружка, тогда как само членство в «Союзе» осталось недоказанным. Очередной жандармский документ под заголовком «Сообщение о допросе В. А. Русанова в департаменте полиции, 11 сентября 1898 года, № 9107», опубликованный в издании 1945 года (с. 403–404), проливает свет на многие обстоятельства его биографии.

Так, в графе «занятие» указано — «готовился в высшее учебное заведение — в Политехнический институт», причем указанный институт в каких-либо биографических работах о нашем герое более не фигурирует. Возраст Любови Дмитриевны отмечен в 40 лет — очевидно, родившись в 1858 году, она произвела сына на свет, имея всего 17 лет от роду, оставшись вдовой почти в 20 лет. Указана и скромная величина дохода от принадлежащего ей дома (30 рублей ежемесячно), как и учеба юного Владимира: «…сначала в Орловской гимназии прошел два класса, вышел в 1889 году, а в 1891 году поступил в духовную семинарию, курс которой окончил в 1897 году. Перешел в семинарию из гимназии, так как это освободило его от платы». Столь же полный ответ и в графе «На чей счет воспитывался»: в гимназии на счет родителей, в семинарии на казенный счет. Каким-то образом выпало пребывание анкетируемого в реальном училище, которое по приведенным данным датируется 1889–1891 годами. Странным кажется солидный возраст гимназиста — 14 лет при исключении после всего двух классов гимназии. Возникает вопрос: сколько же времени он затратил на пребывание в каждом из них? Еще один интересный пункт, по которому отсутствуют какие-либо опубликованные документы, ибо в графе «Привлекался ли ранее к дознаниям» следует ответ: привлекался в Орле в 1889 году по делу Перес, в качестве свидетеля. Ответ в 27-й графе («Что обнаружено по обыску») для нашего героя традиционен: «ничего явно преступного», так, мелочовка…

Тем не менее тут же по возвращении в Орел Русанов был вновь арестован и помещен в одиночную камеру Орловского тюремного замка, где бывшим семинаристом и университетским вольнослушателем занялись всерьез, что подтверждает, например, «Протокол примет В. А. Русанова 1898 года декабря 29 дня» (1945, с. 411), несомненно, имеющий важное значение для его биографа, особенно при описании внешности и манеры поведения героя нашего повествования. Из него следует: рост Русанова — 177 сантиметров (2 аршина и 7 7/8 вершка), для того времени явно выше среднего. О телосложении отмечено кратко, но выразительно — крепкое, здоровое. В графе «Нет ли особенной манеры держать себя» указано: «Кроме быстроты в движениях другого не заметно», при оценке наружности отмечено: «Наружность выражается живостью характера, волосы — русые, глаза — светлосиние, выражение живое, веселое, лицо — овально-заостренное, кожа — белая, с легким румянцем. Голос ясный, чистый, не заикается. При разговоре часто улыбается, обнажая верхние зубы и покачивая головой в правую сторону. Походка прямая, с наклонением правого плеча вниз» и прочее, и прочее… Хотя суть человека чаще проявляется в его делах, несомненно, внешние черты, даже полученные из такого источника, в целом рисуют образ не просто молодого деятельного человека, но еще и приятного в общении и, несомненно, активного, уверенного в себе, но не склонного подавлять окружающих.

Обобщив всю доступную ему информацию по своему ведомству, жандармский поручик Дудкин смог вменить в вину своему «клиенту» лишь три обстоятельства: принадлежность к подпольному кружку, ведение устной пропаганды и передачу нелегальной литературы, с чем Русанов и был выпущен на волю в феврале 1899 года под подписку о невыезде, причем следствие продолжало набирать обороты, а полицейские агенты активно отрабатывали свое жалованье.

В ночь на 30 января 1900 года у Русанова проводится очередной обыск с последующим привлечением к дознанию в связи с революционной агитацией. В феврале Московское охранное отделение зафиксировало появление Русанова в Москве, где он прожил неделю у знакомых без прописки. Безуспешной оказалась попытка привлечь Русанова к ответственности по делу тайной революционной типографии в Твери.

Полиция явно «пасет» Русанова, не выпуская его из поля зрения, но одновременно не предъявляя обвинений. 30 июня

1900 года он снова подвергается аресту, хотя ничего «явно преступного у него обнаружено не было» (1945, с. 14), — опять по обвинению проживания в Москве без прописки. Спустя десять дней ввиду недостаточности обвинения он снова на воле. Однако такое освобождение достаточно условное, поскольку бдительный и весьма тесный полицейский надзор продолжается. Чтобы освободиться от него, он готов отправиться в Китай санитаром, набор которых объявлен в связи с так называемым боксерским восстанием. Снова неудача — вплоть до завершения следствия какие-либо отлучки ему запрещены.

В разгар полицейских преследований Русанов женится на Марии Петровне Булатовой, только недавно окончившей с золотой медалью гимназию. Брак недоучки с золотой медалисткой, несомненно, наделал шума в губернском городе и не только поэтому. В значительной мере он выглядел мезальянсом. Родители невесты занимали солидное положение в орловском обществе (отец был крупным железнодорожным чиновником и придерживался весьма консервативных взглядов) и не разделяли выбора дочери, и их согласие на брак с человеком без определенного положения, с абсолютно неясным будущим, да еще находящимся под полицейским надзором, было, несомненно, вынужденным, если только дочь просто не поставила их своим выбором перед совершившимся фактом. Забегая вперед, отмечу, что выбор обоих оказался счастливым и испытания, выпавшие на их долю, не привели их к разочарованию — несомненно, они разглядели друг в друге нечто такое, что осталось недоступно остальным, подтвердив правильность жизненного выбора всей непродолжительной совместной жизнью. Видимо, женитьба в самое сложное для Русанова время оказалась не случайной — но тогда приходится признать, что инициатива в решении принадлежала даме, что, несомненно, делает ей честь.