Бизоньози только пожал плечами, словно смерть человека была чем-то ни в коей степени его не волновавшим.

– Виктор, зайди на днях в дом к счастливым супругам и намекни им, что мы в курсе их тайных намерений. И предложи нашу помощь. Хотя, надо сказать, мне не очень хочется пачкать на этот раз руки: не стоит из-за них рисковать… Полагаю, что мы можем просто предоставить им некоторые сведения о том, как можно самым незаметным образом убрать человека. – Он произнес это так легко, что Хуберту целую секунду казалось, что от него ускользает суть разговора. – Сделай так, чтобы они решили, что мы на их стороне, но в то же время дай ясно понять, что в наших силах разоблачить их в любой момент. Нам нужно будет держать их в руках, когда они унаследуют бизнес покойного батюшки.

Виктор Елинек набрал в грудь воздух и заговорил. Негромко и таким тоном, будто просто отвечает на малозначительный вопрос, однако Хуберт заметил, что руки отца, крепко-накрепко вцепившиеся в подлокотники кресла, слегка дрожат.

– Может, стоит старика предупредить, поставить его в известность о том, что происходит? Ведь это он, в конце-то концов, обратился к нам за помощью.

– И когда ты только запомнишь, дорогой друг, что ставить нужно всегда на ту лошадь, что придет первой? Старику Костке настал конец, когда он после смерти жены погрузился в горе, как в омут, и дела его покатились под горку. Теперь он для нас вовсе никакой не союзник. Немного везения – и нам весьма пригодится новый наследник.

Виктор Елинек больше ничего не сказал. Хуберт взглянул на хмурое лицо отца, и у него появилось подозрение, что тот уже не раз вел подобного рода разговоры с боссом. Бизоньози легким жестом руки дал понять, что они свободны, и оба покинули кабинет.

– Иди отсюда, – холодным тоном велел ему отец, когда они остались наедине. – И матери – ни слова о том, что здесь слышал.

Хуберт повиновался. Он быстрым шагом покинул территорию фабрики, едва ли замечая хоть что-то вокруг себя. Первый раз в жизни не порадовался он столпотворению нарядной публики на центральных улицах города и не остановился послушать уличных музыкантов. Он брел, опустив голову, и темные взъерошенные волосы падали на лоб и закрывали глаза. Сердце гулко стучало в груди, подступала тошнота. Он всегда знал, что Бизоньози – преступник, но все же ему и в голову не приходило, что тот может так далеко зайти, причем с такой холодной расчетливостью.

«Мне не очень хочется пачкать на этот раз руки: не стоит из-за них рисковать».

«На этот раз».

У Хуберта даже духу не хватало подумать о других разах. И тем более подумать о своем отце. Отец, его отец позволит умереть ни в чем не повинному человеку только для того, чтобы Бизоньози получил какую-то выгоду и еще больше укрепил бы свой контроль над городом.

«А ты парень сообразительный, Хуберт Елинек. Ты у нас далеко пойдешь».

Хуберту пришлось на секунду остановиться – его рвало.

– Все ли с тобой в порядке, мальчик?

Когда стало чуть легче, Хуберт поднял голову. Глаза его все еще были полны слез от позывов рвоты, а волосы прилипли к потному лбу, так что он не сразу разглядел человека, который стоял перед ним. Мужчина лет сорока, может чуть больше, с азиатскими чертами лица, массивной челюстью и приятным лицом. Одет он был в костюм-тройку, на голове – шляпа.

– Мне уже лучше, спасибо, – ответил Хуберт, стараясь восстановить дыхание.

Мужчина доброжелательно улыбнулся и протянул свой носовой платок.

– Вот, бери, оботрись немного.

Пока человек приближался к Хуберту, тот успел заметить, что незнакомец немного хромает и опирается о трость. По-чешски он говорил свободно.

– Большое спасибо, – повторил Хуберт слабым голосом, принимая помощь. Носовой платок был дорогим, даже лучшего качества, чем тот, в который господин Костка завернул пудреницу своей супруги. Стоило ему об этом вспомнить, как он почувствовал, что у него подгибаются ноги. Он попытался сконцентрировать свое внимание на человеке перед ним. – Я его постираю и вам верну. Скажите только, пожалуйста, где вы остановились. Я оставлю платок на стойке на ваше имя.

Незнакомец снова тепло улыбнулся.

– Не стоит беспокоиться, оставь его у себя.

Он не назвал своего имени и не сказал, где остановился. Просто пошел прочь, вниз по улице, к толпе, прихрамывая и беззаботно напевая мелодию песенки, которую исполняли на главной площади музыканты.

Хуберт остался на месте, в растерянности глядя ему вслед, по-прежнему чувствуя вкус желчи во рту и ощущая, как беспорядочно колотится в груди сердце. Он и понятия не имел, что какое-то время назад была пройдена точка невозврата и случилось это в том самом кабинете над цехами стекольной фабрики. Хуберт не сознавал, что он только что познакомился с мастером Вэй Луном – человеком, который спасет ему жизнь.

X

К своему крайнему неудовольствию, Эмма вынуждена была признать, что при общении с Шаожанем ее охватывало некое напряжение и оно оказывалось более интенсивным, чем рядом с Джонатаном Поулом или любым из прежних ее лондонских приятелей.

При этом было никак нельзя сказать, что он прилагал какие-то усилия для достижения данного эффекта. Вел он себя достаточно дружелюбно, а к Джонатану, судя по всему, относился со всей душой. Да и Джонатану с Шаожанем, если поглядеть на них со стороны, было вполне комфортно и спокойно. Эмму же в Шаожане тревожило прежде всего то, что он передвигался по улицам Шанхая с видом человека, который в этом городе вырос и был хорошо знаком с его скрытыми закоулками. А она первый раз в жизни чувствовала себя совершенно потерянной и завороженной всем тем новым, что видела вокруг себя.

Это место было не ее Лондоном, все секреты и потайные тропы которого Эмма знала наизусть, – здесь эти познания оказались совершенно бесполезны. Тут ей потребуется немало времени, чтобы почувствовать себя в своей тарелке, – могут уйти годы. Пока же она полностью зависела от Шаожаня и вынуждена была верить, что он приведет ее именно туда, куда нужно, и это заставляло ее ощущать уязвимость.

Втроем они вышли за пределы Международного поселения, после чего довольно долго двигались по тем улицам, которыми вчера вечером Эмма любовалась из окошка кареты. Пешая прогулка оказалась еще интереснее. Шанхай был городом спокойным – особенно за пределами Поселения, – а еще городом морским, с климатом более теплым, чем лондонский. Здесь все еще можно было услышать кое-где английскую речь, но все же в основном звучал шанхайский говор или какое-нибудь иное местное наречие. На улице, по которой они сейчас шли, по обе стороны расположились торговые ряды под открытым небом: резко пахло сушеной рыбой и чем-то жареным, и от этих запахов разыгрался аппетит, хотя утром она довольно плотно позавтракала. Впрочем, «плотно» – это еще мягко сказано: откровенно говоря, она и сама бы не поверила, что в нее столько влезет.

Когда они проходили мимо торговых рядов, Джонатан ради безопасности схватил за руку Шаожаня. Эмме вспомнились его признания прошлой ночи: в толпе он всегда нервничает. Шаожань хохотнул, почувствовав на себе пальцы мальчика, но вырываться не стал.

– Из-за тебя мы точь-в-точь пожилая супружеская пара: только вышли на улицу, а ты за меня уже эдаким способом цепляешься.

– Глупости, – тихо проговорил Джонатан, еще сильнее сжимая пальцы. – Многие гуляют руку об руку.

– Многие женатые пары, разумеется, – поддел его Шаожань.

Эмма изобразила улыбку, приблизилась к Джонатану и предложила свою руку.

– Можешь и меня взять под руку.

На лице Джонатана расцвела ослепительная улыбка, и свободной рукой он ухватился за Эмму.

– Шикарно, – ворчал под нос Шаожань, когда они пробивали себе в толкучке дорогу, держась под руку втроем. – Теперь все это выглядит еще безумнее.

Эмма его не слушала, она внимательно изучала прилавок со сладостями. На сковородке, установленной над печью, торговка обжаривала маленькие мягкие шарики, а потом нанизывала их на деревянные палочки по три штучки. Густой соблазнительный аромат щекотал ей ноздри. Как-то раз в Лондоне Эмма предложила своему приятелю Виггинсу соревнование: кто из них двоих быстрее сможет стянуть у торговки такое лакомство, да так, чтобы она ничего не заметила. Дело кончилось тем, что каждый съел порцию шашлычка в укромном заднем дворике. Но здесь, рядом с наследником отеля «Белгравия» и одним из самых верных служащих этого отеля, ей оставалось только смириться