крыльца которого свидетельствовало о самой тщательной заботе о нем. Возле входа стояла скамеечка, тоже деревянная, и несколько железных вазонов с ароматическими травами. Сама дверь была обтянута белой тканью с красными китайскими иероглифами. Какие-то символы. Ей вспомнились слова Джонатана о некоем мастере Вэе. Кажется, он страдал недугом. Скорее всего, подумала Эмма, эти иероглифы означали что-то вроде пожелания здоровья или долголетия.

– Стало быть, ты живешь здесь, – сказала Эмма, обращаясь к Шаожаню. По дороге ей рассказали, что мастер Вэй взял Шаожаня к себе, когда тот был совсем еще маленьким. Своей нынешней работой в отеле «Белгравия» он тоже в конечном счете был обязан ему: Хуберт Чех и мастер Вэй являлись, судя по всему, давними и близкими друзьями, так что именно Хуберт и устроил парня на работу.

– В доме сейчас небольшой кавардак, – предупредил их Шаожань. – Сегодня утром у меня не было времени на уборку, а мастер Вэй в последние дни почти не встает.

Но на самом деле все внутри выглядело вполне прилично. Возможно, кое-что находилось и не на своем законном месте, как, например, пустая пиала из-под супа, оставленная на низеньком столике в гостиной, или пара скомканных предметов одежды в углу, где они дожидались стирки, но в общем и целом создавалось впечатление, что Шаожань неплохо справляется с уходом за мастером Вэем.

Едва переступив порог, они оказались в комнате с очень любопытным интерьером. Как будто кто-то совместил внутреннее убранство любого европейского дома с тем, что, по мнению Эммы, было традиционным стилем китайского жилища. Черно-красные лакированные предметы мебели, усеянные восточными узорами, соседствовали с большим темно-зеленым креслом с подлокотниками, которое вполне оказалось бы уместным в доме 221Б по Бейкер-стрит.

Может, именно из-за кресла Эмму внезапно накрыло ощущение чего-то хорошо знакомого. В этом доме было нечто такое, что она никогда не сочла бы для себя новым и странным. Однако она не сразу поняла, что именно это было. Шаожань встал к жаровне, раздул в ней угли и пригласил всех садиться, а сам пошел проверить, спит ли мастер Вэй или бодрствует. И тогда Эмму словно осенило: тем, что казалось ей столь знакомым в этом доме, был запах. Приятная смесь древних книг, деревянной мебели и светлого трубочного табака. Эмма всегда отличалась великолепной способностью различать запахи. Кем бы ни оказался этот мастер Вэй, одно ей стало ясно: он курит табак того же сорта, что и Шерлок Холмс.

И это осознание, вкупе с тем небольшим приключением, которое они пережили втроем несколько минут назад, неожиданно окутало ее плотным туманом ностальгии. Недолговечное чувство эйфории, охватившее ее после того, как она смогла помешать мошеннику выйти сухим из воды, уже развеялось, от него оставалось только горькое послевкусие утраты и одиночества. Как только Шаожань исчез за одной из дверей гостиной, Джонатан подошел к ней, да так тихо, что Эмма его не заметила.

– С тобой все хорошо? – На его красивом лице отразилось легкое беспокойство.

– Да, все хорошо, – выдавила из себя Эмма, сопровождая свои слова натянутой улыбкой. – Пройдет. Просто порой мне трудно поверить, что моя лондонская жизнь, вся моя жизнь, закончилась.

Джонатан не произнес ни одной из лишенных всякого смысла фраз для успокоения Эммы, ничего похожего на «Шанхай станет новым началом». Он просто осторожно коснулся руки Эммы. И она сильно сжала ее, ощутив комок в горле.

В эту секунду в комнате вновь появился Шаожань, а вместе с ним – пожилой человек.

– Вэй-лаоши! – тепло произнес Джонатан, бросаясь к обоим.

Мастер Вэй выглядел лет на шестьдесят, хотя нельзя было исключать и того, что на самом деле он был моложе, но из-за болезни состарился преждевременно. Одной рукой он опирался на плечо Шаожаня, второй – на трость. Черты его лица когда-то в прошлом могли считаться довольно приятными, но теперь оно было заостренным и бледным, почти иссохшим. Но как только глаза его увидели Джонатана, на губах появилась искренняя улыбка.

Пока Шаожань вел его к зеленому креслу, Джонатан крутился вокруг мастера и без умолку что-то говорил. Эмма очень удивилась, обнаружив, что на шанхайском диалекте тот говорит не хуже, чем по-английски. Возможно, даже лучше. Хотя этот молодой человек понимал все, что говорили на рынке, Эмме почему-то даже в голову не приходило, что на местном диалекте он общается столь бегло и уверенно. Впрочем, ничего удивительного. В конце концов, Маргарет упомянула, что Джонатан почти всю свою жизнь прожил в Китае, ни разу не посетив Европу.

Мастер Вэй с облегчением опустился в кресло. На нем были серые брюки и короткая легкая туника того же цвета. На коже его Эмма не заметила никаких известных ей признаков болезни: ни сыпи, ни покраснений. Однако стоило ему протянуть руку, чтобы потрепать по волосам Джонатана, опустившегося на колени у его ног, дрожание руки заметно усилилось. «Что-то с мозгом», – с грустью подумала Эмма.

Она осталась на месте, не сводя глаз с беседовавших мужчины и мальчика. Шаожань чуть издали с какой-то горько-сладкой улыбкой тоже смотрел на них. В какой-то момент Эмме показалось, что Джонатан и мастер Вэй почти неосознанно перешли на другой язык, как будто для них было совершенно естественно при общении друг с другом чередовать разные языки. Мягкость слогов шанхайского наречия, к которой она начала привыкать уже на борту судна, сменилась чем-то, имеющим совсем другое звучание: более энергичным, с отчетливыми согласными. «Может, какой-то другой говор», – подумала она. Сестра как-то говорила, что шанхайский – не единственный язык, на котором говорят в дельте реки Янцзы.

Шаожань с осторожностью бросил в сторону Эммы лукавый взгляд и вступил в разговор. На этот раз он заговорил по-английски.

– Мастер, поскольку в нашем обществе находится мисс Эмма Дойл, нам, быть может, стоило бы приложить усилия к тому, чтобы она нас понимала.

Мастер Вэй и Джонатан прервали разговор на том странном наречии, которое Эмме так и не удалось опознать. Джонатан улыбнулся, извиняясь:

– Прости, Эмма, на какое-то время у меня вылетело из головы, что ты здесь.

– Добро пожаловать в Шанхай, дорогая, – приветствовал ее мужчина. – Прошу извинить меня за невежливость и за мой английский: боюсь, что я слишком долго не практиковался в нем должным образом.

Английский его звучал немного шероховато, но оказался вполне приличным.

– Благодарю за возможность посетить вас в этом доме, Вэй-лаоши, – проговорила Эмма, использовав в ответном приветствии то же слово из шанхайского диалекта, которым обращался к учителю Джонатан. Фразу свою она сопроводила еще и легким наклоном головы – она заметила, что так делали некоторые люди на улице.

Мастер Вэй довольно хохотнул, но тут же схватился рукой за бок, словно там отозвалась боль.

– Я гляжу, ты весьма быстро вживаешься в новую среду, девочка, – весело проговорил он. – Шаожань вчера рассказывал о тебе и твоей сестре. Сказал, что ты, на его взгляд, прыткая и очаровательная юная особа, а теперь я и сам вижу, что он не ошибся.

Эмма старательно глядела в противоположную от Шаожаня сторону, в то время как шею и щеки ее заливало жарким румянцем. Это был уже второй человек, которому Шаожань рассказал о ней после их первой встречи.

– Я не говорил «очаровательная», – стал оправдываться Шаожань, немного нервничая.

Джонатан негромко рассмеялся. Мастер Вэй пожал плечами: казалось, что он удовлетворен, хотя по лицу было видно, что подняться с постели ему стоило немалых усилий. Он жестом пригласил Эмму сесть на один из стульев, стоявших перед креслом.

– Придвинь стул поближе, дорогая. Шаожань, мальчик мой, сдается мне, что в кухне у нас заварен чай. Возможно, Джонатану и мисс Дойл хочется чего-нибудь выпить.

– Ага, сию секунду, – ответил парень.

Он взял со столика грязную пиалу и быстро вышел из комнаты. Эмма несколько секунд не отрывала глаз от двери, за которой он исчез. Если Шаожань в отеле «Белгравия» был столь же проворен, как дома, то ее ничуть не удивляло, что Маргарет так не нравилось, когда Хуберт его вечно куда-то посылал.

– Вы бывали в Англии, мастер Вэй? – спросила Эмма после нескольких секунд паузы. – И там выучили язык?

– Бывал, и не раз, когда был помоложе. Челтенхем, Бат, Брайтон… В те времена считалось, что мой недуг имеет отношение к ревматизму и что всякие курорты должны мне помочь. С этой целью я объехал несколько стран, разбросанных по всему миру. Большого прока из всего этого не получилось.

Джонатан обеими руками обхватил покоившуюся