– Но наследник конунга – ты, мой милый племянник, – сделал коварный выпад отряг. – Я следую стезей богов. Ты – дорогой мечей. Я стар и немощен. Ты – молод и могуч. Волхву нужен юный герой, а не пожилой жрец. От твоей доблести и силы зависит успех его похода. Или ты желаешь, чтобы вместо умелого воина с ним пошел сутулый старик, и несмываемый позор лег на наш род на веки вечные?

Ледяные мечи Олафа растаяли. Лицо и уши наследника Гуннара приобрели новый, еще не известный ученым, художникам и красильщикам оттенок алого.

Он опустил глаза и замолчал.

– Ты все правильно говоришь, дядя… – выдавил он, наконец. – Но… я тебе не верю. То есть, верю… про поход… и про честь… и про то, что должен идти настоящий воин, а не хилый старикан вроде тебя…

– Мне и пятидесяти еще нет!..

– …Но не верю, что… когда вернусь… трон моего отца не будет занят. Тобой.

Старший отряг фыркнул, насмешливо приподнял брови, сделал шаг назад и заложил руки за спину.

– Ах, вот, оказывается, в чем дело… В простом недоверии единственному живущему родичу, брату отца… А уж я-то, недогадливый, грешным делом подумал, что ты испугался…

– Нет!..

– Да… Если люди узнают, что ты струсил полететь с премудрым Адалетом, они вряд ли тебя поймут – и примут как наследника моего брата. И тогда престола тебе не видать, как собственного затылка, мой милый мальчик.

– Я не трус!!! – взвился королевич. – Все знают – я участвовал в набегах!..

– Под крылышком отца.

– Я сражался с людьми и стихиями!..

– Окруженный отцовскими воинами и моряками.

– Я дрался с великаном!..

– И был спасен отцовской дружиной.

– Я его почти победил!..

– Поцарапал ему дубину, – презрительно фыркнул Хлодвиг и перешел в наступление. – Без отца, его воинов, его гвардии пока ты никто. Быть способным перепить любого ярла – это еще не всё. Тебе нужно имя. Имя, заслуженное в самостоятельных боях и походах. И это – твой шанс. Откажись от него – и все узнают, что ты храбрец только за спинами десятка ветеранов.

– От тебя узнают? – Олаф разъяренно вперился взглядом в жреца Рагнарока.

– Думаешь, у них своих глаз нет? – снисходительно усмехнулся тот.

– Но я не трус!!!.. – все муки Хела отразились на отчаянном лице громадного отряга.

– Тогда иди с волхвом, – не упустил своего жрец.

– И оставить то, что принадлежит мне по праву в твоих скользких ручонках, дядюшка? – королевич упрямо мотнул лохматой головой и скрестил на могутной груди мускулистые руки, похожие больше на короткие бревна.

Служитель Рагнарока гордо выпрямился, театрально скопировал позу племянника – словно две скалки были положены поперек стиральной доски – и, ухитряясь глядеть на него сверху вниз, вопреки очевидной разнице в росте не в его пользу, надменно проговорил:

– Оскорбления безмозглого мальчишки мудрецу как ветер. Как лай собаки. Как жужжание глупой мухи. Пойду я лучше в святилище прародителя нашего, Рагнарока. Зажгу жаровни, воскурю священный верес, подумаю о вечном. Принесу жертву на алтарь, спрошу совета и наставления. А завтра сообщу иноземному волхву волю Светоносного.

– Замечательная мысль, дядя. Но не забудь сначала хорошенько промыть глаза и уши, – мстительно прищурился рыжий юнец. – Чтобы невзначай не перепутать его волю со своей.

– Святотатец!!!.. – в испуге и негодовании отпрянул и закрыл лицо руками жрец, словно чтобы не видеть, как обиженный немыслимым подозрением в адрес своего служителя Рагнарок поразит его единственного племянника карающей молнией.[21]

– Лицемер, – упрямо опустил очи долу и набычился Олаф.

– Моему брату следовало назвать тебя не Олафом, а Олухом – чтобы люди знали, с кем имеют дело, – с плохо скроенной снисходительностью произнес старший отряг и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.[22]

– Если бы отец мог слышать… – начал было говорить королевич, вспыхнувший заново как осень в осиннике. Но Хлодвиг, быстро вернувший себе потерянное было самообладание, уже старательно делал вид, что в зале кроме него и прилетевших из-за моря гостей никого нет.

– Пойдемте, я покажу вам ваши комнаты, – грациозно взмахнул он украшенной перстнями худой жилистой рукой в сторону резной лестницы, ведущей на второй этаж. – Вся прислуга разбежалась… почему-то… но после того, как устрою вас, я постараюсь кого-нибудь поймать и прикажу подать вам ужин наверх. С болезнью моего брата хозяина в доме не осталось. Если я не распоряжусь – больше некому, вы же видите… Грустно… Дом без хорошего хозяина – что тело без души. Да и страна тоже… Пойдемте, пойдемте. В этом дворце имеются славные гостевые комнаты… как новые… лет сорок не использовались… Для отряга заграничный гость – как в горле… смех…

Когда немногочисленные остатки холодного ужина были убраны из комнаты Ивана и Серафимы пугливыми отчего-то слугами, из соседних апартаментов, выделенных Адалету, уже доносился даже не магический – богатырский храп.

– Ну и как, Вань? – полюбопытствовала царевна, так и эдак на разный манер взбивая тощую волглую подушку – то ли полноправный образец продукции подушечной промышленности Отрягии, то ли специально произведенное для незваных гостей страны орудие пытки.

Если бы она попыталась придать объем недопеченной лепешке, подозревала Сенька, результаты могли бы оказаться приблизительно такими же.

Если не лучше.

– Селедка? Замечательная селедка… Нигде такой не едал… Даже в Синь-городе такой… не угощали… – сонно отозвался супруг, свернувшийся очень маленьким и очень холодным калачом под толстым покрывалом из овечьей шкуры, и заразительно зевнул. – Ааах…

– Да при чем тут селедка! Хотя, конечно, тому, кто так ее солит, надо при жизни памятник ставить, тут я с тобой согласна… Но я не про это. Я спрашиваю, как ты думаешь, кто нам товарищем по оружию завтра будет? – пояснила вопрос Серафима, тоже зевнула, снова повертела в руках предмет, известный под названием «подушка» среди диких народов севера и, признав поражение, швырнула наволочку с десятком маховых перьев внутри на шкуру-простыню.

– Что ты имеешь в виду? – Иванушка перестал дрожать под покрывалом и высунул голову наружу. – Разве есть выбор? Насколько я понял, с нами… ааах… полетит Олаф.

– И расстанется со своей золотой табуреткой, на которую точит зуб лукавый служитель культа?