Ее любили все дети, и она платила им тем же, особенно Джошуа – особенно когда он ловко разрисовал «Харлей», в том числе старательно вывел на бензобаке девиз «Лети в рай» потрясающим курсивным шрифтом, который нашел в библиотеке. После этого в глазах сестры Агнес Джошуа сделался непогрешим, и она разрешала ему брать свои инструменты в любое время.

Если он и мог кому-нибудь доверять, то только сестре Агнес. Если он странствовал слишком долго, обычная молчаливая сдержанность Джошуа порой превращалась в поток слов, как будто прорывало плотину. Все, что нужно было сказать, он выбалтывал единым порывом.

Поэтому Джошуа пожаловался, каково раз за разом спасать заблудившихся, глупых, неприятных личностей, которые на него пялятся и говорят: «Это ведь ты, да? Мальчик, который умеет переходить, не чувствуя себя первые пятнадцать минут полным дерьмом». Джошуа не знал, как они догадались, но слух каким-то образом разошелся, несмотря на заверения офицера Янсон. Он отличался от других, а отличаться значило Быть Проблемой. Джошуа знал, что Быть Проблемой – плохо, и не мог об этом забыть даже в комнате сестры Агнес. Потому что прямо над двумя картинками – с Сердцем Христовым и с Митом Лоуфом – висела маленькая фигурка человека, которого пригвоздили к кресту, потому что сочли Проблемой.

Сестра Агнес сказала, что, возможно, у него призвание, причем не так уж отличающееся от религиозного служения. Она-то знала, как трудно внушить людям то, чего они не желают понимать, – например, когда она утверждала, что «Громкий крик» – одна из самых благочестивых песен на свете. Сестра Агнес велела Джошуа следовать зову сердца, а еще разрешила приходить и уходить когда вздумается, потому что Приют все-таки был его домом.

Она заверила мальчика, что он может доверять офицеру Янсон, потому что она хороший человек и поклонница Стейнмана (сестра Агнес сказала «поклонница Стейнмана» таким тоном, каким другая монахиня сказала бы «добрая католичка»). Офицер Янсон побывала у сестры Агнес и спросила позволения повидаться с Джошуа. Она нуждалась в помощи.

Тем временем, спустя полгода после Дня перехода, карьера Моники Янсон неожиданно вильнула в сторону.

Янсон встала перед зданием мэдисонского полицейского участка, собралась с духом, передвинула рычажок выключателя на Переходнике и почувствовала привычный удар под ложечку, как только участок исчез, чтобы смениться высокими деревьями и тенью от зеленых крон. На прогалине в первобытном лесу стояли маленькая деревянная хижина с гербом Мэдисонского полицейского департамента и низкая скамейка, а на молодом деревце развевался звездно-полосатый флаг. Янсон села на скамейку и сложилась пополам, выжидая, когда пройдет тошнота. Скамейку поставили здесь именно для того, чтобы прибывший мог оклематься после перехода, прежде чем предстать перед коллегами.

После Дня перехода события развивались быстро. Техники явились сюда с выданным в полиции Переходником – прочным, в изящной черной пластмассовой коробке, способной устоять даже против выстрела в упор. Разумеется, как и в случае со всеми Переходниками, Янсон обнаружила это, имея дело с прототипом Линдси – чтобы он заработал, нужно было закончить сборку самостоятельно. Прибор служил исправно, хоть и приходилось пропускать мимо ушей шуточки о картошке, которая играла роль источника энергии. «Порцию фри, пожалуйста». Ха-ха.

Но ничего не удавалось поделать с неизбежной тошнотой, которая мучила большинство людей десять-пятнадцать минут после перехода. Существовало лекарство, которое вроде бы помогало, но Янсон всегда старалась не подсаживаться на таблетки, и потом от этого лекарства моча становилась синей.

Когда тошнота и головокружение отступили, она встала. В тот день, по крайней мере, на «Запад-Мэдисон-1», было безветренно и холодно, пасмурно, но без дождя. Этот последовательный мир оставался по большей части таким же, как и во время ее первого визита, когда Янсон перенеслась сюда из развалин дома Уиллиса Линдси. Шелест листьев, чистый воздух, пение птиц. Но понемногу «Запад-1» менялся, в лес вгрызались просеки, полевые цветы отступали: домовладельцы расширяли свои участки, предприниматели ломали голову, как извлечь выгоду из здешней первоклассной древесины и экзотической природы, а официальные лица, наподобие полицейского департамента, устраивали в соседних мирах плацдармы – пристройки к базовым штаб-квартирам. Поговаривали, что в ясные дни уже был виден смог. Янсон задумалась, сколько времени пройдет, прежде чем в пустом небе появится след самолета.

Она задумалась, где сейчас Джошуа Валиенте. Джошуа, ее постыдная тайна.

Моника чуть не опоздала на встречу с Кличи.

В хижине сильно пахло крепким кофе.

Там находились двое – лейтенант Кличи сидел за столом и смотрел на экран лэптопа, сделанного на заказ и не содержащего никаких железных деталей, а младший офицер по имени Майк Кристофер старательно писал какой-то рапорт в большой тетради с желтыми разлинованными страницами. По-прежнему вынужденные обходиться без электричества, копы заново учились писать красиво – или, по крайней мере, разборчиво.

Кличи помахал ей, не сводя глаз с экрана.

– Кофе. Садись.

Янсон налила кружку кофе, на вид такого крепкого, что ему ничего не стоило растворить бронзовую ложку, которой она его мешала. Она села на грубый самодельный стул. Джек Кличи был приземистый крепыш с лицом, похожим на старый чемодан. Янсон невольно улыбнулась.

– Вы прямо как дома, лейтенант.

Он смерил гостью взглядом.

– Не надо, Янсон. Кто я тебе, Дэви Крокет? Я вырос в Бруклине. Для меня даже Мэдисон – все равно что Дикий Запад. Здесь я себя чувствую как в каком-то гребаном заповеднике.

– Зачем я вам понадобилась, сэр?

– Стратегия, Янсон. Нас попросили поучаствовать в составлении правительственного отчета и рассказать, как мы намерены действовать в непредвиденной ситуации с лишними мирами. Изложить наши планы на ближайшее и дальнейшее будущее. Копия отчета пойдет на федеральный уровень. Шеф взял меня за жабры, потому что, как он верно заметил, у полиции нет никаких планов, ни ближайших, ни дальнейших. До сих пор мы просто реагировали на события.

– И поэтому я здесь?

– Сейчас найду файлы… – он застучал по клавиатуре.

У Кристофера затрещала рация, и он что-то забормотал в ответ. Мобильники здесь, конечно, не работали. Портативные радиопередатчики и приемники нашли себе применение, как только их начали выпускать без железных компонентов, чтобы они не пострадали во время перехода. Поговаривали о том, чтобы проложить сеть старомодных телефонных линий из медной проволоки.

– Так, – Кличи развернул лэптоп, чтобы Янсон видела экран. – Здесь у меня логи и фрагменты видео. Я пытаюсь понять… Твое имя то и дело всплывает, Янсон, вот почему я тебя вызвал.

Она увидела ссылки на свои рапорты о пожаре в доме Линдси и о панике из-за пропавших детей в первый вечер.

– Мы пережили несколько нелегких дней. Пропавшие дети, которые затем возвращались со сломанными костями, потому что свалились с верхних этажей, или покусанные какими-то тварями. Побеги из тюрем. Масса прогулов в школах, офисах, административных учреждениях. Экономика перенесла серьезный удар. Не только национальная, но и мировая. А ты не знала? Как мне сказали, наступил второй День благодарения, прежде чем эти идиоты вернулись на работу. Ну, или большинство из них.