— Сальво, — сказала она, — когда твои родители тебя зачали, они, наверное, очень любили друг друга.

— Ничего, если я окно приоткрою? — спросил я у белого водителя Фреда.

Удобно устроившись на заднем сиденье в “мондео”, который быстрым зигзагом разрезал плотный, как всегда в пятницу вечером, поток машин, я наслаждался граничившим с эйфорией ощущением свободы.

— Да на здоровье, приятель, — весело откликнулся он, однако мой тренированный слух немедленно уловил за фамильярным оборотом произношение выпускника частной школы. Фред был примерно моего возраста. Машину вел мастерски, уверенно. Мне он сразу понравился. Опустив стекло, я наслаждался потоком теплого вечернего воздуха.

— А известно, куда мы направляемся, Фред?

— В конец Саут-Одли-стрит, — ответил он, и, ошибочно решив, будто меня нервирует его лихачество, добавил: — Не бойся, довезу в лучшем виде.

Я и не боялся, просто был очень удивлен. До сих пор мои встречи с мистером Андерсоном происходили в главном здании его министерства на правительственной улице Уайтхолл, в увешанном богатыми коврами полутемном бункере, в самом конце лабиринта зеленых коридоров, где повсюду стояли мертвенно-бледные вахтеры с рациями. На стенах кабинета висели раскрашенные вручную черно-белые фотографии жены, дочерей и спаниелей мистера Андерсона вперемешку с аттестатами в позолоченных рамках, присужденными его второй любви — хоровому обществу Севеноукса. В этом же подземелье, после того, как меня несколько раз вызывали конфиденциальным письмом на “пробные” наземные собеседования, которые проводила загадочная организация под названием “Комиссия лингвистических стандартов”, мистер Андерсон разъяснил мне Закон о государственной тайне во всем его величии, а заодно и многочисленные наказания, грозящие за его нарушение. Сначала мне была зачитана проповедь, наверняка произносимая им в сотый раз, потом выдана распечатка формуляра с уже внесенными именем и фамилией, датой и местом рождения. Пока я подписывал документ, мистер Андерсон поглядывал на меня поверх очков.

— Ты же не станешь теперь задирать нос, правда, сынок? — Его тон до боли напомнил мне брата Майкла. — Ты парень умный, самый острый карандашик в коробке, если мои сведения верны. Прячешь целую кучу всяких чудных языков в рукаве, и профессиональная репутация на высшем уровне, ни одна уважающая себя служба мимо такого не пройдет.

Я не знал толком, о какой именно уважающей себя службе идет речь. Мистер Андерсон уже сообщил мне, что является высокопоставленным служащим ее величества и этой информации с меня хватит. Я не стал спрашивать, какие из моих языков ему показались чудными, хотя вполне мог бы, если б не пребывал на седьмом небе, — порой моя почтительность куда-то сама собой улетучивается.

— Но это не превращает тебя в пуп земли, будь любезен усвоить, — продолжил он развивать тему моей квалификации. — Ты ВА, внештатный ассистент, ниже ранга не бывает. Да, ты тайный сотрудник, но ты неформал и таковым останешься, если только мы не предложим тебе постоянную работу. Я вовсе не к тому, будто у неформалов спектакли хуже — наоборот! Моя супруга Мэри вообще считает, что у них и сюжеты поинтереснее, и актеры куда лучше. Понимаешь, о чем я, Сальво?

— Думаю, да, сэр.

Я до сих пор слишком часто употребляю слово “сэр”, точно так же, как ребенком без конца говорил “мзе”, обращаясь к старшим. В приюте-то всякий, кто не “брат”, был “сэр”.

— В таком случае повтори-ка мне, пожалуйста, что я сейчас сказал, во избежание каких-либо неясностей, — попросил мистер Андерсон, используя тот же прием, который позже применит Ханна, чтобы сообщить печальное известие Жан-Пьеру.

— Мне не следует слишком увлекаться. Мне рекомендовано воздержаться от чрезмерного… — я чуть не выпалил “рвения”, но вовремя спохватился, — энтузиазма.

— Я сказал, притуши этот лихорадочный блеск в глазах, сынок. Отныне и навсегда. Еще раз его увижу, начну за тебя беспокоиться. Мы хоть и верующие, но отнюдь не фанатики. Если оставить в стороне твои незаурядные таланты, мы предлагаем тебе обычный кусок хлеба, ту же будничную работу, какую ты выполнял бы для любого из своих клиентов, только в интересах государства и ее величества, что устраивает нас обоих.

Я заверил мистера Андерсона, стараясь не выказывать чрезмерного энтузиазма, что любовь к родине занимает почетное место в списке моих приоритетов.

— Согласен, есть еще ряд отличий, — продолжил он, будто отметая возражения, хоть я и не думал возражать. — Например, тебя не станут особенно посвящать в детали перед тем, как ты наденешь наушники. Ты не будешь знать, кто с кем говорит, где, о чем речь и как мы на этих людей вышли. По крайней мере, мы приложим все усилия, чтобы ограничить твою осведомленность, так как она противоречит правилам безопасности. Если же у тебя все-таки появятся собственные гипотезы, советую держать их при себе. Вот на что ты подписываешься, Сальво, вот что означает секретность: если застукаем тебя за нарушением правил, тут же за ушко да на солнышко с жирной черной меткой. А наша черная метка не смывается, в отличие от некоторых, — самодовольно подытожил мой собеседник, вызвав у меня непрошеную мысль: а нет ли тут подсознательного намека на цвет моей кожи? — Не надумал порвать этот листок бумаги и забыть, что ты сюда приходил? Последний шанс, Сальво.

На что я, сглотнув, ответил, призвав на помощь все запасы хладнокровия:

— Никак нет, сэр. Я с вами, точно.

Мистер Андерсон пожал мне руку и заявил, что рад приветствовать меня в почетном обществе слухачей-мазуриков — так, дескать, он предпочитает называть данное подразделение.

* * *

Сразу скажу, что все попытки мистера Андерсона умерить мой пыл пропали втуне. Сидеть, скорчившись в одном из сорока тесных звукоизолированных отсеков засекреченного подземного бункера, прозванного Говорильней, за которыми с особого балкончика присматривает наш куратор, слащавый Барни, вечно щеголяющий в цветастых жилетках, — это мистер Андерсон называет “обычным куском хлеба”? Девушки в джинсах приносят-уносят пленки, расшифровки записей и — вопреки общепринятым правилам поведения на рабочем месте — бесконечные чашки чая, пока я слушаю, как один из лидеров Армии сопротивления Господа[11]в Уганде на языке ачоли по спутниковому телефону договаривается о создании базы по ту сторону границы с Восточным Конго; а минуту спустя уже тяну лямку в доках Дар-эс-Салама, пытаясь расслышать, как на фоне портовой какофонии, под крики разносчиков и гудение раздолбанного настольного вентилятора, отгоняющего мух, кровожадная шайка сочувствующих исламистам придумывает способ завезти арсенал зенитных ракет под видом оборудования для тяжелой промышленности. И в тот же вечер оказываюсь единственным, кто собственными ушами слышит, как трое нечистых на руку офицеров из армии Руанды торгуются с китайской делегацией, желая сбыть им захваченные минералы. Или трясусь на ухабах под пронзительные автомобильные гудки по улицам Найроби в лимузине кенийского политического деятеля, который выцыганивает у строительного подрядчика, индийца, огромную взятку за разрешение покрыть новую шоссейную дорогу в пятьсот миль длиной всего одним тонюсеньким слоем гудрона, что продержится не дольше двух сезонов дождей. Это вам не “обычный кусок хлеба”, мистер Андерсон. Это — святая святых!