— Оттузим-ка его хорошенько!

Алты понял, что пора подобру-поздорову уносить ноги. Он рванулся было из толпы, но кто-то удержал его за штанину. Алты сердито обернулся и встретился взглядом с Ата́-муллой. Все были так увлечены чтением Алты и веселой перепалкой, что и не заметили появления учителя. А тот уже давно затесался в толпу и заливисто смеялся вместе со всеми.

Алты застыл как вкопанный. А Кандым с упреком обратился к мулле:

— Ата-мулла, чему ты их учишь в своем ликбезе?

— Как — чему? Арифметике, письму, чтению.

— Хорошо же учишь! Парень ни строчки не может одолеть. Смех один!

— Друзья мои, Алты читал правильно.

— Правильно? Выходит, в газете сидят шутники?

— А ты не спеши, выслушай меня до конца. Он читает правильно, да не совсем.

— Как это так?

— А вот так. Алты читает подряд все строчки, а надо читать каждую колонку отдельно.

— Не все одно, с какого боку залезать на осла?

— В том-то и дело, что не все равно! — Ата-мулла и рад был бы высмеять Алты, но тогда вышло бы, что он плохо учил парня. Выручая Алты, он выручал себя. Развернув газету, показывая всем, как расположен там материал, Ата-мулла принялся объяснять: — Видите? Вот колонка — столбик такой. Его нужно читать сверху вниз. Иначе получится набор фраз, ничем друг с другом не связанных. Газету читают не как книгу, в газете на одной странице — множество страниц. Уразумели?

Собравшиеся чесали в затылках, силясь вникнуть в объяснения муллы. Мулла надулся от важности. А Алты охватило дурашливое настроение. Он напыщенно поклонился учителю, потом всем остальным.

— Спасибо, что не оттузили меня. Так-то оно лучше и для меня и для вас. Ведь вас бы после совесть загрызла, ночами не могли бы спать! Поколотить такого ученого человека! Ай-яй!

Шутка Алты была встречена добродушным смехом.

12

Весна следующего года оказалась трудной для семьи Карли́. Ей нечего было посеять на своем участке. Вся надежда была на жатву, когда братья Карли могли бы подзаработать, убирая чужой урожай. Но до жатвы было еще далеко, а дома хоть шаром покати. Тогда братья надумали отправиться в Каахка́, там сеяли озимую пшеницу, она поспевала раньше, чем тедженская.

В дорогу собрались Алты, Бегхан и два их приятеля. Так как в карманах у них не звенело ни гроша, решили идти пешком, да к тому же это было для них куда привычней, чем ехать поездом.

Заткнув за поясные платки по лепешке, они тронулись в путь вдоль железнодорожного полотна.

Для тех, кто с детства пас овец, верблюдов, пройти сорок километров, от Теджена до Душака[17], не составляло особого труда. о уже разгоралось лето, воздух был напоен удушливым зноем, путников мучала жажда. У Алты потрескались губы, язык словно прилип к нёбу. Но он видел, что товарищам нелегко, и не ныл, не жаловался, наоборот, старался подбодрить остальных шуткой.

Неожиданно он спросил у Бегхана:

— Бегхан! Водички не хочешь?

Бегхан, только и помышлявший что о воде, так и вскинулся:

— Вода? Где?

— Как — где? — наивно изумился Алты. — В Душаке!

Бегхан, раздосадованный тем, что так легко попался на удочку, сердито буркнул:

— Пей эту воду сам.

Алты счел за лучшее промолчать: дразнить брата дальше было небезопасно.

Путники шли не останавливаясь, рубахи взмокли от пота — хоть выжимай, во рту пересохло. Порой глаза Алты словно застилало туманом, все качалось перед ним в радужном мареве, казалось, он вот-вот рухнет на песок. Но ноги сами продолжали нести его вперед. А то вдруг ему чудилось, будто над ним кружит зеленая муха, звенит то возле одного уха, то возле другого. Он в полубеспамятстве удивлялся, откуда в пустыне мухи? И почему привязались к нему, к Алты, ведь обычно зеленые мухи вьются над падалью. Или он уже мертвый?

Наконец завиднелись деревья — впереди станция Душак. До нее, казалось, было рукой подать: путники ускорили шаг, а деревья все маячили на прежнем расстоянии, словно бы путники пытались их настичь, а они все отбегали и отбегали…

До станции тедженцы добрались совсем обессиленные, изнеможенные, и жадно приникли к чистой речной воде. Они понимали, что пить много нельзя, но не в силах были сдержаться, пили, пили до дурноты. Алты первому сделалось плохо: в глазах потемнело, закружилась голова, пот лил с него градом. Его шатнуло; чтобы не упасть, он сел на землю.

Товарищи дождались, пока он придет в себя, и двинулись дальше. Им бы после всего пережитого сесть в поезд и в пути хоть немного отдохнуть, но какой там поезд, какой там отдых, когда карманы пусты?

И снова степь, зной, нестерпимая жажда.

Слева от путников тянулись хребты Копет-Дага, справа простиралось степное безбрежье. Трава уже успела выгореть, все было желтым-желто, лишь кое-где крохотными островками зеленел кустарник. Кругом ни души, только рылись в земле пестрые вороны, трепетали в золотистой вышине жаворонки да изредка попадался на глаза орел, недвижно сидевший на камне.

Но вот наконец и Каахка. Путники вздохнули с облегчением: теперь, возможно, удастся утолить и голод и жажду.

Каахка заметно отличалась от тедженских аулов. Тедженцы ютились в куполообразных кибитках или землянках, для каахкинцев же служили жильем глинобитные мазанки, обнесенные низкими глиняными заборами — дива́рами. На узеньких кривых улочках Каахка редко-редко можно было встретить кибитку.

Дворы здесь утопали в зелени. Через дивары свешивались гроздья незрелого винограда. Алты ни разу в жизни не видел винограда, кроме дикого, «собачьего», и смотрел на тугие гроздья раскрыв рот.

— Это что за ягоды? Похожи на «собачий» виноград.

Один из путников, прежде уже бывавший в Каахка, разъяснил:

— Это и есть виноград. Только настоящий.

— Верно, сладкий, да? — облизнулся Алты. — Вот бы сорвать веточку! Так, на пробу…

— Валяй, валяй!

— А что?

— Влетит от хозяина. И потом, он же еще кислый.

— Живот схватит?

— Еще как! И во рту будет оскомина.

— Все равно, — мечтательно молвил Алты. — Если бы мне даже сказали, что у меня выпадут все зубы, я бы слопал во-он ту веточку! А он продается?

Товарищи Алты только усмехнулись. Алты хлопнул себя по карману и, не услышав бренчания серебра, сокрушенно помотал головой: бедность, проклятая бедность!

Абрикосы, еще остававшиеся на деревьях, Алты узнал сразу — их-то ему довелось однажды попробовать. В их аул забрел торговец фруктами, Алты выпросил у матери нечесаной шерсти, выменял ее на абрикосы и, вывалив в большую медную миску, долго смаковал их, жмурясь от удовольствия и приговаривая: