Вскоре стена пламени схлынула, и океан вновь обрел прежнее спокойствие, нежно лаская волнами берег. Клубы пара поднялись вверх и растаяли в воздухе, словно призрак цунами, – такие же зыбкие и полупрозрачные, как облачка у него над головой. Это последнее ему предупреждение. Спасительных семечек не осталось. Больше с тропы сходить нельзя. Он сел на песок, обхватил колени руками и опять начал плакать. Истерика накатывала, отступала и сейчас вновь поглотила его. Бен принялся негромким и хриплым голосом без устали повторять: «Я скучаю», – надеясь, что эти два слова, как сигнал, пронесутся сквозь атмосферу и долетят до его дома.

– Мне плохо, мне плохо без вас. Кто-нибудь… пожалуйста, кто-нибудь, помогите.

Но никто не отзывался. Тогда Бен вскочил на ноги и крикнул в небо:

– ЧТО ТЕБЕ ОТ МЕНЯ НУЖНО?! КАКОГО ЧЕРТА?

Сил у него хватило только на это. Все свелось к вопросительным возгласам и обычной ругани. Не было ничего на этом берегу, не было никого в домах, не с кем было поговорить. Царившие вокруг неподвижность и безмолвие делали это совершенно очевидным.

Впереди он заметил небольшой изгиб параллельных линий, так что направился туда. И снова все казалось гораздо ближе, чем на самом деле. От всей этой великолепной видимости у него разболелись ноги. Прослойка между кожей и костями стерлась напрочь. Он походил на подушку, которую разорвали, а потом вытрясли из нее все перья.

Подойдя почти вплотную к извиву тропы, он заметил рядом с одним из домов-призраков выцветший рекламный щит:

Это и есть Кортшир. Нет ничего в этом Кортшире.

Вот дура старая.

Кроссовки мешали невыносимо: промокшие, пропотевшие, провонявшие от всей этой беготни, погонь и бросаний волшебных семечек. Они вовсе не предназначались для такой бурной физической активности и расползались, как выброшенная со стоянки подержанных автомобилей старая покрышка. Он скинул их и стянул носки, задубевшие и побуревшие (как могло столько грязи собраться на их нижней поверхности внутри кроссовок?). Потом зарылся ногами в песок и поерзал ими. Высохшая травинка уколола ступню, как иглой. Чертова трава. Чертова тропа. Чертово все на свете.

Километра через полтора тропа наконец вильнула чуть влево, ведя еще к одному летнему дому-призраку, на этот раз выше остальных. Может, там найдется новая обувка. Бен бросил кроссовки и носки на песок, затем свернул и босиком взбежал по присыпанным песком ступенькам крыльца. Шедшие по берегу параллельные линии расходились, словно открытый рот, давая-таки ему разрешение спокойно обследовать владение. Дом оказался незапертым. Бежавшие из Кортшира люди – если люди вообще здесь когда-то жили, – наверное, очень торопились.

И снова пустые гостиная и кухня. Краны – мертвые. Ящики – пустые. Он обыскал дом в надежде найти хоть какие-то припасы, чистые носки или обувь, но без толку. Рядом с панорамным окном во всю стену, выходившим на море, стоял небольшой приставной столик с большой вазой. Ваза была пуста. Бен схватил ее и швырнул в окно. Если он не может ни с кем поговорить, то найдет другой, более мощный способ самовыражения. Он срывал со шкафов дверцы и бросал их на пол. Из туалетного бачка в ванной отходили трубы, и он вырвал их из стены. Он разбил все, что можно было разбить. Кто это увидит? Кому какое дело? Потом Бен поднялся наверх и вырвал все столбики кроватей из каркасов, успокаивая объятую ужасом душу хрустом и треском ломаемого дерева. Когда все кончилось и разбивать было нечего, он сел, пожевал немного хлеба из рюкзака и отключился, лежа на бревенчатом полу.

Минут через двадцать он чуть приоткрыл веки и заметил лестницу, ведущую на третий этаж. Это был единственный дом из всех, где имелась надстройка, и тропа привела его именно сюда. Конечно, все это выглядело как троллинг вселенского масштаба. Бен на полном серьезе ожидал после подъема по ступенькам увидеть огромный средний палец из папье-маше в виде неприличного жеста, только его и поджидавший.

Поднимался он не торопясь, ноги у него гудели. Дома явно строили в большой спешке. Лестничные ступени у него под ногами остались неотделанными. Остальные лестницы в доме были устланы унылым желто-коричневым ковролином до второго этажа и вниз в подвал. Такой ковролин видишь в любом новом загородном доме, который подрядчик ставит за три месяца. Но эта ведшая наверх лестница представляла собой набор старых досок. В конце ее маячила хилая дверца, и Бен почувствовал, что за ней есть кто-то или что-то. Какой-то объект. Нечто, что тропа пыталась заставить его обнаружить.

Мне бы оружие какое-нибудь.

Лишенный власти вызвать к жизни волка (побольше семечек не помешало бы), он порылся в рюкзаке и нашел выданный ему миссис Блэкуэлл нож для сыра. Неважное из него оружие. Базука подошла бы куда лучше. Нож был сантиметров двадцать длиной, с ручкой из тикового дерева и изогнутой вилкой на конце. Наверное, им не очень-то удобно было резать головы сыра, не говоря уж об убийце-психопате. Бен очень надеялся, что за дверью столкнется лишь со злым кругом сыра бри.

Дверца манила его. Альтернативы не было. Тропа больше никуда не вела. Она выведет его на чердак, а потом даст дальнейшие указания. Любое отклонение от этого пути означает гибель. К тому же он должен узнать, что там за дверью, как бы ужасно это ни было. Она притягивала его, как короста, которую лучше не чесать.

Шагнув к лестнице, Бен почувствовал, как дверь подрагивает у него над головой, задвижки едва удерживали ее, чтобы она не распахнулась. А ступив на первую расшатанную доску, он что-то услышал.

Он услышал скребущий, царапающий звук.

– Эй? – Ему уже изрядно надоело кричать «ЭЙ» в пустоту.

Царапанье продолжалось.

– У меня нож! – взвизгнул он. – Но я здесь не за тем, чтобы кого-то порезать. Можно подняться?

Царапанье сделалось лихорадочным. Звуки раздавались такие, словно ребятишки долбили в дверь вилками.

И вдруг шум прекратился. Из-за меня? – подумал Бен. Нет. Нет, не из-за него. Что-то там за дверью перестало скрестись, потому что ему так захотелось, а вовсе не из-за белокожего парня с ножом для сыра в руке. Дома Бен мог разрядить угрожающую атмосферу. Можно много сказать молчанием и длинным шрамом. Дети называли его Папкой-Злюкой, когда он выходил из себя, и он пользовался этим, когда хотел заставить их слушаться. Вы же не хотите иметь дело с Папкой-Злюкой, да? Так что надевайте-ка ботиночки. Он слишком легко мог сделаться Папкой-Злюкой и ненавидел себя за это. Однако подобные ухищрения срабатывали. Папка-Злюка мог осадить их. Но это относилось к маленьким детям. И не так-то легко будет заставить трястись от страха то, что скрывалось за дверью.

Царапанье возобновилось, потом снова смолкло, затем опять появилось, то затихая, то начинаясь вновь. Это волк. Он не достал меня в башне, и вот он здесь. Чрезвычайно логичное заключение. Бен постарался расслышать рычание, но за дверью лишь царапались и скреблись.