Дойл посмеялся про себя над этой чепухой и пошагал к лунке с Порт-Роялем. Пар три. Город, сделанный из гипса и фанеры, размером и формой напоминал большую собачью будку. Рядом с ним возвышалась когда-то работавшая ветряная мельница. Сейчас все находилось в состоянии печальной заброшенности. Сквозь остроконечные крыши домов виднелся каркас из проволочной сетки и ржавых стальных стержней. Вокруг лунки скопилось полдюжины раковин моллюсков, приподнявших пластиковую траву. Он с силой послал мяч через туннель под Порт-Роялем в обход ракушек и сделал пар.

Он уложился в пар у пустынного острова с искусственными пальмами; большая часть пальмовых листьев свисали клочьями, оставшись без проволочного каркаса. Потом сделал пар через скрещенные сабли у четвертой лунки, несмотря на разбросанный мусор и расплескавшееся на лужайке неизвестное, похожее на деготь вещество. И снова пар у сундука с сокровищами, на пятой лунке. Сундук оказался более или менее целым, но ему бы не помешал новый слой краски. У шестой лунки, где находился карибский сахарный завод, Дойлу удалось избежать ловушки из песка, превратившегося в грязь и испещренного похожими на кратеры норками роящих ос. Зато он потерял удар, когда мяч срикошетил от одного из рабов: дядя Бак приспособил под эту роль гипсовые фигуры чернокожих сигнальщиков.[21]Снова ударив по мячу, он послал его по изрытой лужайке, после чего тот с отвратительным стуком приземлился в жестяную лунку. Дойл вспомнил, что всегда промахивался у этих рабов.

Кусок корабельной обшивки, изображавший спасательный плот у седьмой лунки, не очень обветшал, разве что тоже требовал покраски. Это была легкая задача, на один удар. Потом он дошел до Портобелло – по существу, точной копии Порт-Рояля, – страдающего от такой же запущенности. Почему-то здесь он превысил пар на два удара. Отсюда ракушечная дорожка вела через прогнивший веревочный подвесной мост прямо к гипсовым зубчатым стенам Маракайбо. Полые бревенчатые пушки в бойницах держали под прицелом приближение игрока. Дойл взошел по ступеням на крепостной вал и был удручен тем, что увидел: вдоль стены позади пушек чередой стояли ржавые банки из-под краски, пол совершенно прогнил, выставляя напоказ спрятанные под ним механизмы. Маракайбо скрывал одно из замечательных оригинальных изобретений дяди Бака – приспособление, которое он обычно называл «запатентованной ловушкой-обманкой», хотя запатентованной она была только в его воображении.

Резиновые колесики в специальной яме под полом управлялись рычагом, соединенным с третьей пушкой. Они были сконструированы так, чтобы менять конфигурацию лужайки после каждого удара. Когда рычаг поднимали, лужайка вспучивалась и содрогалась, как от землетрясения. Мячи падали в дюйме от лунки, откатывались к метке или скакали вниз по лестнице; через секунду после каждого удара на месте выемок появлялись канавки, а сама лунка меняла положение. Тридцать два спрятанных колесика подразумевали бесчисленное множество превращений лужайки; даже знатоки ругались, что «попасть в эту чертову лунку невозможно». Маракайбо был отличным уравнивателем, точкой равновесия между удачей и навыком. Его нельзя было пройти дважды одним и тем же способом.

Итак, Дойл положил мяч на метку и ударил. Тот покатился через отверстие в барьере, разделявшем закрепленную половину лужайки от подвижной, и остановился футах в десяти от лунки. Отложив клюшку, он нашел рычаг на пушке и с силой дернул. Рычаг не поддался. Он дернул сильнее. Рычаг с хрустом отломился. Дойл вскрикнул и отступил.

– Эта чертова штука не работает уже много лет, – раздался голос Мегги.

От неожиданности Дойл вскочил и увидел ее, сидящую, как ангел, на гигантском кальмаре у одиннадцатой лунки, как раз на другой стороне ракушечной дорожки.

– Бог мой, – сказал он, – я чуть не обоссался от страха.

– Нет, это я чуть не обоссалась, – ответила Мегги. – Ты так громко крушил тут все, что было слышно аж у хижины.

Она потянула руку вниз, вытащила из зазора между щупальцами кальмара старинный рычажной винчестер и положила его на колени. Это тяжелое оружие странным образом дополняло ее наряд – халат с пингвинами и пушистые тапочки с собачьими головами. Усмехнувшись, она похлопала рукой по длинному стволу.

– Старый и верный. Никто не доставлял мне большего удовольствия.

Дойлу стало не по себе при виде этого зрелища. За годы жизни в Европе он привык к тому, что европейцы не любят оружие.

– Ты точно, рано или поздно, прострелишь себе задницу этой штукой.

– Херня. – Мегги презрительно скривила губы. – Я получила значок за меткую стрельбу, когда была в «Хранительницах костра».[22]Кстати, если ты еще не знаешь, тут творится странная хренотень в последнее время – наш друг, мистер разрезанный напополам опоссум, далеко не первый в списке.

– А что еще? – скептически спросил Дойл.

– А еще пару месяцев назад какой-то козел или козлы пробрались сюда и повредили провода капитана Пита у дороги. А еще внизу в Бухте переворачивают чартерные лодки местных жителей, открывают кингстоны, отчего лодки погружаются в грязь на дно канала. Выходит, кто-то пытается наехать на меня, а с такими нужно разговаривать пулями.

– Ты ненормальная, – сказал Дойл.

– Эй, это, между прочим, не я играю в гольф в пять утра, да еще в пижаме.

– Не мог заснуть, – ухмыльнулся Дойл, – думал о том, сколько еще предстоит сделать.

На лице Мегги появилась редкая для нее улыбка, ее лицо просветлело, и на мгновение она стала почти такой же красивой, как девушка с обложки журнала.

– Ну надо же! – сказала она. – Старина Тим отодвигает бутылку, вылезает из сортира и принимается за работу! Это что-нибудь да значит.

– Да ладно. Как насчет завтрака?

После завтрака Дойл покончил с девятой лункой. Он сделал гигантского кальмара, акулу и пиратскую голову, до сих пор вонявшую тухлятиной, полузатонувшее торговое судно, водопады и нестерпимо голубую лагуну, давно высохшую и усыпанную листьями и мусором. Он попал в пиратский галеон, под виселицу, на которой покачивался несчастный Финстер из полинявшего папье-маше, покрытого шеллаком, и, наконец, в могилу пирата. Мяч с первого же удара упал прямо в гроб. Дойл смотрел, как он исчезает между ухмыляющимися челюстями черепа, которые захлопнулись с удовлетворенным щелчком. Спустя столько лет проржавевший механизм все еще работал.

Но когда он открыл решетку под черепом, чтобы достать мяч, оказалось, что резервуар забит песком и сосновыми иглами. Там было что-то вроде гнезда опоссума. Мяч потерялся, застряв где-то в трубе. Потом Дойл вернулся по своим следам на ракушечной дорожке, на этот раз делая аккуратные заметки относительно необходимого ремонта для каждой лунки и окружающих ее конструкций.