— Ты чего? — удивилась я.

— Не твоего ума дело, — он включил режим злюки.

— Всё, что ты происходит с тобой, дело моего ума. Рассказывай.

Иван помялся, переступил с ноги на ногу.

— Мысли какие-то идиотские лезут после нашего вчерашнего разговора. Мне кажется, Ира меня никогда не полюбит. Вот пытался закурить, — он показал измочаленную сигарету, — а не смог. Я такое не умею. Понимаешь? Прочитал научную статью, что курение активизирует мозговые процессы. А всё равно никак.

Фига себе. Радикально он решил поменяться. Из поборника здорового образа жизни до курильщика.

— Есть спортивная форма? — смирилась я с тем, что отделаться от Ванюши не удастся.

— Ага.

— Даю тебе пять минут. Будем выгонять дурные мысли самым простым способом — изнурять тело тренировками. Носки теплые надень! И кофту под балахон! На улице холодно.

Короче говоря, вскоре ко мне вышла капуста, укутанная в четыре слоя вещей.

Ну, лучше так, чем заболеть и умереть в самом рассвете сил, так и не познав женской любви.

Бег с Ваней был долгим и нудным, ибо неспортивный Коперник задохнулся уже через две минуты и просто стоял, согнувшись и издавая звуки полумертвого кита. Я носилась трусцой около него, проклиная своё добродушие.

— Давай, слабак!

Щеки мерзли, и изо рта струился пар.

— Я не могу… — прохрипел Ванюша и протер запотевшие очки. — Можно мне пойти домой?

— Хочешь покорить Иру? — Он осторожно кивнул. — Тогда тренируйся! Девушки любят спортсменов, а не курильщиков! Догоняй!

Я побежала к перекрестку, думая о том, как все-таки хорошо глубокой ночью, когда улицы пусты, и лишь одинокие машины проносятся по шоссе, взрезая тишину.

Где-то вдалеке так громко пыхтел Коперник, что грозился перебудить ближайшие дома. Причем он мог уже идти, а не бежать, ибо я сбросила скорость под ноль.

Впрочем, вдвоем было как-то легче. Не так остро давило одиночество.

— А ты чего бегаешь посреди ночи? — Ванюша поравнялся со мной. — Какие думы гложут юное сердце?

Вот он поэт доморощенный. Откуда в технической голове берется подобная ересь?

— Просто люблю бегать, — пожала плечами. — Расслабляет, знаешь ли.

— Чушь собачья. Ты с таким лицом выходила, будто тебя призраки преследуют, — он запыхтел сильнее и отдалился; я намеренно ускорилась. — Ну и ладно. Не хочешь — не говори!

— Не хочу, — проворчала себе под нос.

Думать даже не хочу о том, что может заставить сорваться в ночи с кровати. Думать не хочу о том, кто способен вырывать дыхание из груди. О губах его дьявольских и усмешке вечной.

О том, как он решил, будто я — такая меркантильная дрянь, что отдалась за оценку. Мол, раз взяток не берешь, так меня возьми. Тепленькую.

Как ему в голову такое пришло?..

И что, теперь он всякий раз будет неоднозначно намекать, что моя оценка — позорище? Что он, весь такой замечательный, поддался инстинктам, а потому я хожу с незаслуженной четверкой?

Я не выдержала и разревелась. Горько так, безысходно. От гадливости к самой себе и тому, что в глазах Измайлова я теперь — обыкновенная давалка.

— Ты чего?.. — Коперник потряс меня за плечо.

Даже не заметила, как остановилась и уткнула лицо в ладони.

— Нормально всё.

— Иванова… Дашка… Да прекращай ты. Не плачь. На морозе это небезопасно. Лицо распухнет, потом страшная будешь ходить, — задумался и сам продолжил: — Блин, я не умею женщин успокаивать. В научных статьях об этом редко пишут, разве что с точки зрения психиатрии.

Я истерично хихикала, но реветь не прекратила.

— Даш, прекращай. Не знаю, что у тебя случилось, но ты нормальная… хоть и девушка.

— Ванюш, ты лучший. Честно.

Плакать после такого комплимента не получалось. Я отпустила измученного Коперника на боковую, а сама навернула небольшой кружок и вернулась в общежитие. Иришка даже не проснулась — вот что значит здоровый сон.

Черт с ним, с Измайловым. Пусть он подавится своим ехидством и оценками бесценными.

Не нужен он мне. Вообще. Ни капельки.

Я даже дам шанс Мише Семенову и схожу с ним на свидание. В доказательство того, что равнодушна ко всяким козлам типа Станислава Тимофеевича.

* * *

Миша Семенов всегда вызывал у меня уважение. За легкость в отношении к жизни и полное отсутствие негатива. Кажется, он вообще не умел злиться. Даже когда какой-то идиот назвал Мишу жирным боровом, Семенов вначале сломал ему руку, а затем извинился.

Вот такой он душка.

Своим парнем я его не видела даже в самых нереальных фантазиях. Не, ему нужна домашняя девушка, которая будет встречать Мишу с кастрюлей борща и подносом пирожков. Да и я хочу от парня не только мужественности, но и мозгов. Хотя бы капельку.

Но ради такого случая я даже вырядилась как девочка. Каблуки у Иришки выпросила (будто одного печального опыта не хватило), заплела волосы в косу. Даже накрасила губы в какой-то развратный красный цвет.

Мы встретились в торговом центре. Миша почесал в затылке и глубокомысленно изрек:

— Ну что, в кинцо?

— Ага. Только билет возьму себе сама.

Он как-то понурился, но согласился. А что? Некоторые парни так и считают: сводил в кинотеатр (или поставил четверку), и ты ему должна по самые помидоры.

Нет уж.

Миша купил гигантское ведро попкорна и, абсолютно счастливый, начал хомячить, стоило нам рассесться по местам. Большой ребенок, что с него взять?

— Измайлов — уродец, скажи? — буркнул он.

О, да ладно! В Семенове есть неприязнь к кому-либо?

— Чего это ты вдруг так категоричен?

— Он со вторым экзаменом прокатил. У меня вместе с ним уже пять долгов. И что делать? Отчисляться? В деканате сказали, что терпеть не будут, блин.

— А ты хочешь быть инженером?

— Не-а. Я мечтаю в автомастерской работать, — признался Миша, надув пухлые щеки. — Летом подрабатывал, так это, до сих пор штырит.

— Как тебя вообще занесло на наш факультет? Это ж… не твоё.

Это я так завуалировала фразу: «Я хоть и дубовая во всей строительной специфике, но ты гораздо хуже».

— Мамка заставила. Сказала, что дед был технологом, брат её инженером, а я типа не должен выделяться. Нам в семье работяги не нужны, вот.

М-да. Вот так из-за родительских амбиций страдают дети. До третьего курса Семенов худо-бедно перевалился, но каждая сессия давалась ему нелегко. Он старательно учился, но смысла в этом не было никакого, потому что в одно ухо Миши влетал материал, а из другого со свистом выскакивал.