всё было кончено. Попутчик вернулся за ним. Одобрительно крякнув, он долго объяснял ему новое задание».

Едва племянник записал текст, как редактор, полистав книгу, сказал:

— Вот и конец хороший можно приделать. Я только эту вашу находку с «попутчиком» вставлю — послушайте: «Он давно уже не слушал. Поравнявшись со своим домом, он кивнул попутчику и повернул в подворотню. Попутчик очнулся, огляделся и побежал далее».

Они почти хором перечитали всё, что у них получилось, и Ньюка заметил:

— Что-то в начале топор ни к чему. Давайте заменим на меч. Так будет лучше.

— А вы, Ньюка, попробуйте писать — у вас должно получиться, — сказал редактор, убирая книгу на место. — Вы можете попробовать воспроизвести военные рассказы деда. Он ведь что-то вам рассказывал?

Ньюка посуровел.

— Нет, ничего не рассказывал.

— А учителя мне говорили, в школу приходил ваш покойный дедушка, встречался с ребятами…

— Я в этом не участвовал, — резко ответил Ньюка. — Нам пора, — он дернул за рукав племянника, который увлеченно что-то писал.

— Да, сейчас, сейчас, только прочту короткое стихотворение, четверостишие. Я думаю, к нашему рассказу это подойдет.

— Вы еще и стихи пишете? — искренне удивился редактор. — Пишу, когда получается, — ответил племянник и нараспев прочел:

«Он шел и напевал про себя гимн:

“Мы победили пришельцев,

Нет нам на свете преград.

Нам поручили важное дельце:

Всех разгромить их подряд”».

* * *

«Он долго музыку искал,

А звуки где-то обрывались,

А хаос был, не отступал,

Лады мелодий не давались.

Вот нотка скромно появилась,

Затем другая, и аккорд.

Он слушал, и ему приснилось:

Аллегро покатилось с гор.

Всё громче, явственней и чище

Альты гудели, славя звук.

Душа летела выше, выше,

Рояль всех избавлял от мук.

Куда-то занесло все мысли,

Обыденность пропала вдруг.

Ему открылось много смыслов,

И в каждом смысле — чистый звук.

Но сон прошел, как ночь проходит,

И быт уже к нему подходит,

И крепко за руку берёт —

Иди, иди скорей в народ».

— Ты будешь публиковать свои стихи? — спросила Юста, когда он закончил читать.

— У меня их очень мало, и все только для тебя, — ответил он.

— Только для меня, — повторила она. — Спасибо.

— Ньюка стихи не пишет. А жаль, — сказала она.

— Еще тот фрукт, — продолжил он.

Она возразила:

— Он не фрукт, он яблоко. Генеральское яблоко.

— Ты хочешь сказать, что яблоко от яблони недалеко падает? — спросил он.

— Нет, я так не думаю. От генерала Ньюка далеко расположился. Скорее он фрукт папочкин.

— Они с папой оба генеральские, — заключил он.

Тихий вечер опустился на дачный поселок. Где-то вдалеке залаяла собака. Ей ответили парочкой тявканий на другой стороне улицы.

— Хорошо здесь, — сказала она. — Спокойно, и люди не мешают друг другу. В городе толкаются, спешат. Норовят опередить другого. От скорости жизни невежество процветает.

— Невежество связано со скоростью жизни? — спросил он.

Она ответила:

— Я так думаю. Мне так кажется.

— Может быть, может быть, — продолжил он. — Странно, мы сегодня совсем не говорим о твоем деле. Ты закончила его?

— Осталось три дня, — ответила она, — и всё, время закончится.

Он зашел в дом и вернулся с подносом, на котором расположились чашки и всё, что нужно для чая.

— Повечерим? — спросил он.

Она усмехнулась и ответила:

— Да, повечерим. Ты что-то сейчас пишешь?

— Да, вот только что, созерцая соседский фонарь, набросал.

— Ты прочтешь? — спросила она.

Он ответил:

— Угу, — и медленно, вполголоса прочел:

«Пространство освещал фонарь,

То место, где никто не ходит.

Как будто драма происходит:

Не может осветить он даль.

Он только здесь, в локальном мире,

Ему недостает свечей,

Ему б немножечко пошире,

Хотя бы вот до тех дверей,

Где каждый вечер, чуть стемнеет,

Она проходит не спеша

И каждый раз чуть-чуть немеет,

Услышав шорох от куста.

Но нет, судьба его другая —

Вся в ожидании она.

Он ждет, как будто что-то зная,

Когда она придет одна».

Несколько минут они молча пили чай.

— Красивые стихи, — сказала она. — Это тоже для меня?

— Для тебя, — ответил он.

Она задумалась о чём-то и снова спросила:

— Как ты думаешь: стихи улучшают людей, общество?

— Что значит «улучшают»? — спросил он.

Она помешала ложечкой чай, потерла ладонью лоб и ответила: — Люди становятся менее агрессивными, злоба уходит. Общество хоть чуточку гуманизируется. Интересно: кто-нибудь проводил исследование зависимости степени гуманности общества от насыщенности его стихами?

Он усмехнулся и предложил:

— Интересная мысль: измерить количество стихотворных строк, приходящихся на одного жителя региона, и сопоставить с коэффициентом гуманности. Это что-нибудь из вашей криминальной жизни. Количество гадостей на душу населения.

— Да, интересно, что может получиться? — продолжила она.

— Думаю, некому это анализировать. Другие сейчас запросы — материально-потребительские, — ответил он. — Всё это из области наших фантазий, непрактичных умозаключений. Кстати, о твоей мысли о невежестве. Давеча ты кого-то охарактеризовала интеллигентным невежей. Если ты имела в виду невежд, то это темная, несведущая личность, что-то вроде неуча, профана. Этих ребят у нас полно, и здесь я согласен с тобой. Темп жизни, всеобщее скоростное обучение увеличивает число этих недоучек.

— А невежа? Это что-то другое? — спросила она.

— Невежа — это грубый, невоспитанный человек. Охламонистая скотина этакая, — ответил он. — Правда, в шикарном костюме часто маскируется под интеллигента.

— А кто же Ньюка? Невежа или невежда? — задумалась она.

— Сложно сейчас определиться, — ответил он. — Пока что не то и не другое. Молод еще, но задатки невежливого человека уже имеются.

По улице прогрохотали две мотоциклетки и, судя по звуку, выехали из поселка на шоссе. Еще с полминуты был слышен удаляющийся низкий звук этих тарахтелок.

— Вот из невежливых: через час вернутся и перебудят весь поселок, — проворчал он.

— Вы не боретесь с ними? — удивилась она.

— Боремся — безрезультатно. Надо их поэзией накрыть, отстегать, так сказать, стихом по одному месту, — то ли шутя, то ли серьезно ответил он.

Она негромко засмеялась и поддержала эту идею:

— Стихотворное насилие — это прекрасно!

Сумерки сгустились окончательно. Они помолчали, наблюдая, как ночные мотыльки окружили настольную лампу.

— Как ты думаешь: Ньюка способен на решительный поступок, какой-нибудь необычный, экстраординарный? — спросила она.

Он задумался и около минуты не отвечал. Потом что-то