«Милая!»

Точно так же Иону однажды назвал Брэд. С тех пор она терпеть не могла это слово. Неужели трудно было сказать «привлекательная», а еще лучше – «неотразимая»?

Иона попыталась скрыть разочарование и сосредоточиться на похвалах, которые друг Зейна Мануэль расточал энчиладас с копченым филе зубатки. Но она уже и так знала, что Зейн это блюдо обожает. В животе заурчало, настроение было безнадежно испорчено.

Как неприятно, когда тебя жалеют. Не хотел идти – не надо было приглашать, никто не заставлял.

Впрочем, «милая» – не самый плохой вариант. Иона уже начала опасаться, что Зейн позвал ее на свидание, чтобы усыпить бдительность и расспросить о Брэде. Пусть называет как хочет, лишь бы правду не узнал.

– От одних слов сразу попробовать захотелось, – улыбнулась Иона Мануэлю. Его добрые карие глаза сразу засияли. – Зейн мне очень рекомендовал это блюдо.

Мануэль с улыбкой повернулся к Зейну:

– Что, нравится? Не знал.

– Только не надо делать вид, будто удивлен. Я сюда постоянно хожу.

Сказано это было резким тоном – ни малейших признаков всегдашнего обаяния.

– Ценю твою преданность заведению, кузен, – ответил Мануэль.

У Ионы сразу разыгралось любопытство. Почему Зейн назвал Мануэля «знакомым» и не сказал, что он его родственник? К тому же, если они члены одной семьи, откуда такая неловкость и напряжение?

– Ладно, не буду вам мешать. Приятного аппетита. – Мануэль снова улыбнулся, пытаясь сгладить резкость Зейна. – Увидимся в субботу. У Марикруз кинсеаньера, не забыл?

– Конечно помню.

Но, судя по тому, какую гримасу состроил Зейн, когда кузен ушел, Иона поняла, что он вовсе не горит желанием с ним видеться. Интересно, почему?

– Кто такая Марикруз? И что это – кинсеаньера?

В этот момент Иона слизнула соль с края бокала «Маргариты», и Зейну не сразу удалось сосредоточиться на вопросе.

Они от души угостились энчиладас, и наблюдать за тем, как Иона ест, оказалось таким же завораживающим занятием, как и вчера. Многие женщины имеют привычку ковыряться в еде или вообще заказывают один салат, потому что они якобы «толстые».

Но Иона оказалась не из таких. Не скрывая удовольствия, зажмуривалась и одобрительно мычала, смакуя первый кусочек энчиладас. Так что сконцентрироваться на разговоре Зейну было трудно.

– Кинсеаньера – праздник совершеннолетия. А Марикруз – еще одна моя кузина, – пояснил Зейн. – Тут все мои кузены, почти весь Санта-Круз.

– Сколько же у тебя родственников?! – воскликнула Иона, опустив бокал на стол.

– Если не ошибаюсь, двадцать восемь.

Или двадцать девять? Тут не уследишь, у них же еще дети рождаются.

Иона округлила глаза.

– Классное у тебя, наверное, было детство, – с искренним пылом восхитилась она. – Большая семья – это здорово!

Не особенно, подумал Зейн, снова ощущая старую злость и горечь.

– А у меня, кроме папы, никого, – грустно прибавила Иона.

Ах да, у нее же мать сбежала.

– У тебя есть братья или сестры?

Нет. Я единственный ребенок, – отозвался Зейн.

Чарующий акцент Ионы звучал, как музыка.

– Десять лет назад мама вышла замуж за замечательного мужчину. Они хотели детей, но… – Зейн вовремя остановился, удивляясь, как мог зайти настолько далеко. Чуть не проболтался!.. – В общем, не получилось.

Мария никогда не винила Зейна, вообще не заговаривала на эту тему, но он знал: из-за него мама не смогла родить еще детей. Поэтому Зейн предпочитал не затрагивать больной вопрос.

– Жалко, – произнесла Иона с неподдельным сочувствием в голосе. Ее реакция была как бальзам на душу. Зейн так и не смог смириться. – Ну, зато у тебя были кузены.

– В детстве мы не очень часто виделись, – ответил Зейн, но на этот раз объяснять причины не стал. Он постарался забыть о своем гневе много лет назад, когда дед Эрнесто наконец вынужден был признать, что сын Марии, ребенок от презираемого америкашки, все же на что-то годится.

– А в каком возрасте у вас празднуют совершеннолетие? И как? – спросила Иона, поиграв соломинкой, затем зажав тонкую трубочку пухлыми губами.

– Это праздник для девочек. Отмечают в пятнадцать лет – считается, что в этом возрасте заканчивается детство и наступает юность. Мексиканская традиция.

– Значит, кинсеаньера Марикруз – в эту субботу?

– Да, вроде.

С чего вдруг они заговорили о празднике Марикруз? Зейн отвел глаза от прекрасных губ Ионы и попытался вернуться к интересующей его теме.

– Интересно, как твоего отца угораздило связаться с Демарестом?

Губы Ионы дрогнули, и улыбка исчезла.

– Не важно.

– Мне просто любопытно.

При виде того, как напряглась Иона, Зейн попытался сдержать угрызения совести. В их случае требовать ответа вполне справедливо. Он снова опустил взгляд на декольте. Да, с Ионой сосредоточиться на теме разговора непросто. Зейн отпил глоток пива.

«Надо держать себя в руках».

– Почему не хочешь отвечать? Что-то скрываешь? – спросил Зейн.

– Он зашел в наш сувенирный магазин, – произнесла Иона. Лицо застыло, точно маска.

– Ты ведь, кажется, там работала? – произнес Зейн.

Иона вспыхнула, видимо пожалев о недавней откровенности.

– Иона, почему ты не сказала правду о своих отношениях с Демарестом? Почему не рассказала, как он с тобой обошелся?

Иона застыла, от потрясения взгляд точно остекленел.

– Боялась, что буду тебя осуждать? – уже мягче прибавил Зейн.

И тут, к его полной растерянности, по щеке Ионы покатилась одинокая слезинка.

Черт, видимо, все еще хуже, чем он думал.

Иона смахнула слезу и резко встала.

– Да пошел ты знаешь куда, Монтойя? – прошептала она, дрожа от гнева.

Что ж, пусть лучше злится, чем плачет. Но обрадовался Зейн рано: Иона вдруг швырнула салфетку на стол и, лавируя между столиками, решительно направилась к выходу.

– Ты куда? Вернись! – крикнул Зейн.

На него стали оборачиваться, но Иона даже шаг не замедлила.

Достав из кармана кошелек, Зейн швырнул на стол пачку купюр и кинулся за ней.

Спрашивается, куда ей здесь идти?

Иона выбежала из ресторана, не обращая внимания ни на любопытные взгляды людей в очереди, ни на оклики Зейна.

Сейчас ей больше всего хотелось его придушить. Это она и сделает, если он только посмеет к ней прикоснуться…