Одета пациентка была в потрепанную кожанку с чужого мужского плеча, чем-то неуловимо напоминая мне Зойку, царствие ей небесное, в худшие годы ее жизни. Уже после того как уволилась из завхозов 12-й школы!

«Хоть бы не ко мне! Хоть бы не ко мне записали!» – малодушно взмолился я невидимому Асклепию.

Не повезло!

Через несколько минут мой милый маленький врачебный кабинет до краев, словно рюмка на посошок, наполнился ароматами давно немытого тела и сивушных масел. Сквозь сиреневый туман рокотал громкий мат.

Больница содрогалась!

– Офуели совсем! – злобно поздоровалась посетительница, плюхаясь на жалобно пискнувший стул, и принялась, как на стрельбище, расстреливать меня прищуренными медвежьими глазками.

«Не повезло!» – грустно подумал я, брезгливо отодвигаясь подальше, стараясь вдыхать воздух со стороны наглухо закрытого окна.

На улице осенний ультрафиолет дезинфицировал кустарник. Обнаженные ветви дружелюбно приглашали в свои объятия. Там царила сухая стерильная прохлада. Весело скакали воробушки. Машинально взглянул на часы и, не предлагая снять посетительнице одежду, безуспешно оттягивая время демонстрации болезни, тоскливо произнес:

– Что вас беспокоит? – надеясь увидеть какую-нибудь ерундовину, легкий клинический случай. К примеру, головную вшивость или даже, черт с ней, подавай платяную. На крайний случай можно немного поморщиться и от лобкового педикулеза! Что у таких лиц чаще всего встречается? Рожа, чесотка, запущенный микоз стоп или парша какая-нибудь.

А вдруг проявления туберкулеза «обрадуют» или сифилис? Вот будет номер! Выясняй потом все ее половые и бытовые контакты. До седьмого колена. Сам издохнешь быстрее. Семь потов сойдет. Весь пропахнешь миазмами!

Ай! Пусть хоть что показывает, лишь бы недолго.

Но мои тренированные носовые анализаторы тревожно посылали сигналы «SOS»: «Не обольщайся! Так просто не отделаешься! Вульгарную вшивость ему подавай! А норвежскую чесотку не хочешь? Осложненную распространенной глубокой стрептостафилодермией!»

Ой! Даже ихорозный запах широких кондилом анальной области при вторичном сифилисе не так мучителен. Ой, тошнит! Внутренности взбунтовались.

– Показывайте, наконец! – вскричал я, не выдерживая аромапытки, осознавая себя грешником и преступником, нарушившим врачебную этику, преступившим деонтологию, предавшим святые каноны профессии и все мыслимые медицинские и христианские заповеди.

Безуспешно попытался не сглатывать собственную слюну, утопившую язык в ротовой полости, но это только увеличивало страдания, так как дышать пришлось через нос.

– Офуели совсем! – привычно повторила личность свое предположение о стоимости платных услуг, сравнимых со стоимостью чекушки, чуть изменившимся тоном. По-видимому, из словаря Эллочки, героини Ильфа и Петрова, она усвоила только два этих ненапечатанных ими слова. Воистину, трех слов связать не может. Противно медленно принялась разматывать бинт с правой ноги, что-то гугукая себе под нос, явно неприятное в адрес медицины и окружающей Вселенной.

– Да, да, я понимаю! Дорого. Не всем по карману платные услуги, – отвернувшись к раковине, пытался незаметно сплюнуть вязкую, словно патока, слюну под звуки льющейся воды. Боясь ненароком проглотить внутрь навечно отравленный воздух. – Вам можно было и по месту жительства обратиться, если страховой полис имеется. Там вас бесплатно проконсультируют. Посмотрят. Назначат что надо. Или еще лучше в кожвендиспансер обратиться! Только не в наш, а в городской, на Трипперштрассе, 42, – невнятно мямлил я. – В конце концов, можем в виде исключения даже возврат денег оформить, если заведующая разрешит.

Наконец обернулся посмотреть, что же мне предуготовано, и в ужасе обмер.

–.. …. МАТЬ! – ахнул я. Внутренности освободились!

– Офуел совсем! – победоносно прогундела пациентка.

Как-то во время работы получил SMS-сообщение «У вас Красивый голос». Обратил внимание на слово с большой буквы. Опечатка, наверное. На уловку не поддался, и перезванивать абоненту не стал. Наверное, дамочка какая-нибудь экзальтированная. Из бывших пациенток. Прикалывается. Хочет, чтобы вступил в переписку.

Что мне, пятнадцать лет? Старого дятла на мякине не проведешь!

Скептически хмыкнул. У меня с детства сохранился высокий, противный самому себе, женский голос. Поэтому и вырос закоренелым, убежденным сторонником гетеросексуализма. А мужиков на дух, как и многие с утра, не переношу! В пионерском возрасте еще до поломки голоса мне часто приходилось выслушивать нескромные предложения от противных липучих мужиков, якобы по ошибке набравших наш телефонный номер.

– Девушка, девушка, – ворковали они сизым голубем в телефонную трубку, – а как вас зовут? Урр, урр!

Тьфу! Вспоминать не хочется. Брезгливо!

– Я не девушка. Я мальчик, – соблюдая культуру разговора, вежливо разъяснял я собеседнику, тщетно пытаясь добавить в голос нотку спартанской мужественности.

– Ха-ха! Какая веселая девушка! – вызывал фальшивый гомерический хохот у противной стороны. – А сколько вам лет? – продолжался любострастный допрос с пристрастием страстотерпца.

– Мне одиннадцать лет. Я пионер, – не решаясь положить трубку, честно докладывал я, втайне надеясь, что это глупый розыгрыш кого-нибудь из знакомых или друзей моих родителей, и вскоре все разъяснится.

– О! Уже одиннадцать! – чувствовался возрастающий интерес противоположного конца. – Ха-ха! – слышалось довольное отирание взмокших от возбуждения ладошек педофила. – А как к вам обращаться, милое создание?

– Никак! – не «по-тимуровски» пытался грубить я незнакомому человеку.

– А все-таки? Неудобно разговаривать, не зная вашего имени, – банным листом на интимное место клеился подлюга, в свою очередь не спешивший озвучить собственное имя-отчество.

Ух! Сейчас, через полсотни лет, я бы ему вдул! А тогда терпеливо продолжал разговор. Учился еще.

– Рафик.

Непродолжительное молчание сменялось как всегда недоуменным вопросом:

– Как-как?

Этот вопрос взрослых людей бесил меня больше всего. Но злился не на них, а в такие моменты я раздражался на родителей, царствие им небесное, почему они назвали меня этим высокопарным именем. Не могли, что ли, наречь каким-нибудь именем попроще?

– Меня зовут Рафик, – мрачно бурчал в трубку, – я мальчик, – продолжал настаивать на своем, глядя в настенное зеркало. Стриженная под полубокс круглая голова, чубчик, оттопыренные уши, выщербленный в жестокой уличной драке один на один передний зуб, пионерский галстук. Ничего женского! Разве что голос?