примата пересекались друг с другом, будучи разными видами. Похоже, что человеческая эволюция не прямолинейна, а состоит из множества ветвей. Хайле-Селассие и другие считают это доказательством того, что наши предки развивались под влиянием более общих эволюционных тенденций и адаптировались к климатическим изменениям и нехватке продовольствия. В том же году команда Рассела Чиочона успешно определила возраст скелетных останков Homo erectus[28] в Нгандонге на Яве: около 108–117 тыс. лет. Похоже, что человеческий предок, который когда-то считался прямым прародителем, тоже пересекался с нашим видом.

Пока что никто не знает всей истории, но идея переворотов смягчает реальность, которая кажется нам странной и тревожной. Если язык, как утверждают некоторые историки вроде Роберта Беднарика, постепенно эволюционировал в течение эпохи плейстоцена, когда же мы внезапно перешли ту непреодолимую грань, которая отделяет нас от других животных? Большая часть того, что мы можем увидеть в палеонтологической летописи, указывает на медленные стадии развития всего, что мы в себе ценим. Сомнительный яшмовый камень – небольшой кусок породы, похожий на человеческое лицо. Он интересен тем, что его нашли рядом с костями африканского австралопитека (лат. Australopithecus africanus) в пещере в Южной Африке. Находка не является свидетельством существования искусства, и мы не можем доказать, что живое существо того периода осознанно им владело. Но как еще камень мог туда попасть? Нигде в окрестностях этого региона нет яшмы. Что если это существо, не относящееся к ветви приматов Homo, его приметило и этот предмет что-то значил для него, был для него сокровищем?

Этому кусочку яшмы миллионы лет. Но похоже, что уже примерно восемьсот тысяч лет назад гоминины стали разборчивы и отличали обычные предметы от необычных, например кристаллов. Примерно к этому же времени относят признаки, указывающие на вероятно символическое использование пигмента. Еще один притягательный, но неопределенный предмет – фигурка из Тан-Тана, которой примерно пятьсот тысяч лет. Визуально она кажется очень неоднозначной. Это полуобветренный кусочек камня, похожий на фигуру женщины. Его форма естественна, но исследовавшие его люди уверены: есть доказательства, что бороздки, придающие камню сходство с человеком, были увеличены искусственно.

Наименее противоречивое из подобных ранних свидетельств более активного сознания – создание чаш по всему миру в эпоху раннего палеолита. Это углубления в скалистой поверхности, как будто в них ставилась небольшая чаша. Они созданы намеренно с помощью ударов твердым предметом. Некоторым экземплярам в пустыне Калахари более 400 000 лет. Какие-то из них, возможно, еще старше. Они широко признаны специалистами по каменному искусству как одна из первых попыток самовыражения живых существ через символы. Часто рядом находятся сотни таких же, что похоже на крупный план поверхности клубники.

Для того чтобы сделать одну такую чашу, возможно, потребовались тысячи ударов по твердой скале. На выдалбливание камня необходимы время и энергия. Так зачем же это делалось?

Искусствовед Эллен Диссанайк считает, что подобные ритуальные отметки стимулировали выработку в мозге опиоидов, создающих у небольших групп людей чувство доверия и безопасности. Был ли звук ударов похож на раскаты грома или на скачущий табун? Подпевали ли наши предки в такт этому ритму? Никто не знает. Но эти существа, должно быть, были не только сильными хищниками; они были также и добычей. Хотя они не являлись современными людьми, их склад ума, каким бы он ни был, обладал достаточной гибкостью, чтобы создать ритуал.

Подобные проблески сложной истины имеют значение. Они важны потому, что демонстрируют нам, что мы являемся частью постепенного метаморфического развития жизни. Поиск революций или природных черт, которые свойственны исключительно Homo sapiens, несомненно, представляет интерес. Но он также является принуждением для тех, кому необходимо найти объяснение дарвинизму. Поэтапный подход делает мораль менее безусловной, ослабляет уверенную основу нашего исключительного нравственного статуса. То, что следующие за Дарвином поколения так усердно охотились за сигнальными метками, лишь указывает на более глубокую психологическую подоплеку этого поиска.

Ничто из этого не означает, что мы не должны соответствовать особым возможностям людей, каковыми мы являемся сегодня. Каким бы путем мы ни эволюционировали, человеческие создания удивительны, и мы должны соответствовать определенным требованиям. Но почему то же самое не распространяется на прочие виды? Как часто мы игнорируем культуру или язык других, столь разнообразных видов, как, например, кустарниковые сойки или афалины? Работы эволюционных биологов, в частности Эндрю Уитена, показали, до какой степени другие животные используют социальное обучение для уменьшения пищевого стресса. Шимпанзе, которые, как известно, используют более тридцати видов инструментов, применяют в качестве инструментов природные материалы, позволяющие им разбивать предметы, когда в засушливый сезон их фруктовое меню истощается. Орангутаны пользуются методом наглядного обучения между мамами и детьми, чтобы показать важные для выживания инструменты, например использование веток для добывания термитов. Шимпанзе ловят термитов точно так же, и есть свидетельства, что они жертвовали инструменты менее способным молодым особям внутри своей группы – себе в убыток.

Стоит помнить об этом, когда более шестидесяти процентов приматов находятся под угрозой исчезновения, в основном из-за нашего поведения. С 1960-х годов популяции шимпанзе сократились вдвое. В конце концов, мы мало что делаем, чтобы остановить эти потери, потому что мы уверены в существовании непреодолимого барьера между нами и ними. Их смерти – всего лишь погасшая свеча. Мы забываем, что так мы относимся не только к приматам, но и к нашим недавним предкам, которым мы обязаны своей жизнью.

О жизни морального хищника

Сотни лет отрицания того факта, что мы – животные, привели нас к противоречиям и запутанности. Но при этом усилия по выявлению той тонкой черты часто вели к решительному отрицанию того, что мы можем найти смысл нашей жизни с точки зрения биологии. Когда энтомолог Э. О. Уилсон предположил, что интеллектуальные области можно объединить в нечто под названием «социобиология», чтобы начать должным образом изучать человеческую природу, плевки интеллектуальной общественности на страницах серьезных изданий привели к ожесточенным спорам. Студенты проводили демонстрации против профессоров. Люди, которые поддерживали идею биологического изучения человеческой природы, подвергались агрессивным насмешкам. Во время одной из лекций в конце 1970-х годов антирасистская группа вылила на голову Уилсона кувшин воды.

Частично эту истерию можно объяснить близостью данных предположений к ужасам Второй мировой войны. Для оправдания расистских фантазий наука не только была искажена в угоду фашистской идеологии, но также немалая часть генетики процветала в условиях удручающей вседозволенности исследований, проводимых в нацистской Германии. Все попытки объяснить или охарактеризовать людей через их биологию попадали в область ужасных воспоминаний. Люди стали бояться классификации человеческой жизни на основе биологии.

Но значительная часть современного мира все