еще держится на иерархических мифах того или иного типа. Большинство религиозных обществ рассматривают жизнь как цепь бытия с Богом во главе и мужчинами, следующими сразу за ангелами. Мы никогда не станем свободны от этой лестницы жизни. Светский гуманизм обещал освободить нас от заблуждений веры. Но гуманизм стер Бога и возвел самоактуализированную личность на собственноручно созданные небеса. В 1930-х годах эмигрировавший из Германии невролог Курт Гольдштейн в своей книге «Организм» утверждал, что животными движет потребность реализовать свой потенциал. Психологи-гуманисты, такие как Абрахам Маслоу, представили это в виде пирамиды, где люди поднимаются от удовлетворения базовых животных потребностей к окончательному достижению своих полных когнитивных возможностей.

Иерархическое мышление подобного рода должно было остаться в прошлом вместе с Дарвином. Но тем не менее оно сохранилось. Мы в значительной степени игнорировали написанную Дарвином самому себе пометку не использовать в дискуссиях слова «высший» или «низший». Это особенно верно для мыслительных процессов, которые мы привычно относим к «высшему порядку» или «низшему порядку». Многие из нас сейчас полагают, что лишь один вид мышления по-настоящему ценен. Или, что еще более радикально, будто существует лишь один вид мышления и только люди на него способны. Это не только неверно, это обедняет весь живой мир.

Каждый день мы получаем все больше свидетельств очевидных признаков наличия чувств и намерений в жизнях других существ. То, что другие животные думают или ведут себя не так, как мы, или обладают не теми же потребностями, важно лишь до определенного момента. Мы видим, что животные вносят свой вклад в общее развитие ныне существующей среды обитания на нашей планете и что у них насыщенная, сложная жизнь, включающая в себя чувства и ментальный контроль. Сюда входят даже насекомые. В исследовании, опубликованном в 2016 году в журнале Американской академии наук (PNAS), Эндрю Бэррон использовал снимки мозга животных, например медоносных пчел, чтобы показать, что средний мозг задействован в памяти и восприятии поведенческих реакций. Обычно на это возражают, что человеческое сознание все же более сложное и, следовательно, более ценное. Но ранжирование биологических черт едва ли в наших интересах. Возможно, человечество питает слабость к иерархиям, но они редко когда помогают нам. Даже беглого взгляда на историю достаточно, чтобы стало ясно: хотя люди всегда склонялись к идее, что человек – существо особенное, они не всегда сходились во мнении, кого же именно считать человеком.

Сегодня принято считать, что человеческий мозг – самый сложный объект во Вселенной. Этой часто повторяемой фразой мы обязаны Джеймсу Д. Уотсону, величайшему биологу XX века, одному из первооткрывателей ДНК. И для Уилсона, и для Уотсона люди являются животными, что можно понять, если уделить должное внимание тому факту, что мы – биологические существа. Но если Уилсон надеялся, что признание биологической сущности человека просветит нас, то Уотсон верил, что это поможет нам улучшиться, если мы того захотим. Уотсон полагает, что наука, особенно генетика, может создать лучший мир, состоящий из более здоровых, умных, красивых людей. В конце XX века он говорил, что родители должны иметь возможность использовать технологии. Он пригрозил судебным разбирательством газете Telegraph за неверное цитирование его высказывания о том, что женщина должна иметь возможность сделать аборт, если считает, что жизнь ее ребенка будет разрушена из-за гомосексуальности[29]. Но в документальном фильме о ДНК канала Channel 4 он рассуждал о преимуществах отбора «наименее способных десяти процентов, кому по-настоящему сложно даже в начальной школе». Люди, говорил он, уверены, что в этих низких показателях виновата бедность, но «возможно, это не так. Поэтому я предпочел бы избавиться от этого (фактора), чтобы помочь»[30].

При всем этом важно знать, что Уотсон был одним из тех, кто подписал третий гуманистический манифест, опубликованный в 2003 году. Первый манифест был опубликован в 1933 году. В то время движение называлось «религиозный гуманизм», чтобы подчеркнуть, что люди сами являются творцами своей жизни. Религиозный гуманизм стремился к «полной реализации человеческой личности». Учреждения существовали для «улучшения человеческой жизни». Все тридцать четыре подписавших его были выдающимися людьми.

Вторая мировая война сильно подорвала уверенное заявление о естественном превосходстве человечества, но в 1970 году появился второй манифест. Слово «религиозный» было опущено. В нем признавалось грубое злоупотребление промышленными технологиями, которое привело к созданию концентрационных лагерей, но тем не менее отмечалось, что это было время «зарождения новой эры, готовой к выходу в космос и, возможно, к освоению иных планет». Технологии могут «контролировать окружающую среду… открывать простор для новых возможностей». И опять целью был рост «каждой отдельно взятой личности», за счет чего мы могли придать «смысл и значение человеческой жизни».

Ошибка гуманистического движения была в отказе отпустить основополагающую мечту о человеческом превосходстве. Чтобы держаться за иерархическое видение мира, гуманистам нужно было нечто, присущее с рождения, нечто нерелигиозное, но настолько же исключительное. Однако пытаясь сделать человека особенным с помощью разумного самоанализа, они обнаружили лишь то, как человеческое животное относится к себе и другим. На самом деле есть лишь один этап нашей жизни, который разительно отличается у человека и у других животных. И так, медленно и урывками, гуманистическая мысль создала мир, в котором эта стадия – фаза общественного сознания, дающая нам идею личности, – имеет первостепенное значение. Для тех, кто по-прежнему мечтал о собственной версии рая, личность внутри нас стала новым вариантом души. Но, сделав это, они привели гуманизм к некоторым запутанным проблемам. А как же быть с теми людьми, у которых нет личности?

Большинство тех вещей, которые мы считаем уникальными свойствами нашей психики, отсутствует у младенцев, у тех, кто пребывает в коме, и у всех тех, кто, как мы сейчас думаем, заслуживает соответствующего ухода и обращения. Отсутствуют они и у некоторых людей с тяжелой степенью инвалидности. С одной стороны, если мы примем, что мы – животные, все станет немного проще. Когда мы признаем, что у людей есть жизненный цикл, мы сможем лучше понять наше побуждение заботиться о тяжелобольных или то, что должно лежать в основе наших действий по отношению к эмбрионам. Различные стадии этого цикла предъявляют к нам отдельные требования. Только когда мы выделяем черты, мы теряем из виду истину о том, что, будучи животными, мы динамичны и разнообразны в своих формах.

Если мы принимаем тот факт, что люди являются животными, и не прибегаем к заявлениям о превосходстве, мы можем признать тех из нас, на кого повлияли генетическое наследие или мутация, – от сросшихся близнецов до людей с синдромом Ангельмана[31].

Инвалидность или старение рассматриваются не как угрожающие отклонения от жизненно важного состояния человека, а как нормальные явления, встречающиеся среди