башке знатно получил. Теперь же совершенно не удивительно, что информацию обо мне нагребли отовсюду, куда только дотянулись.

И точно, среди беглых уточняющих вопросов проскочил и такой: «не было ли у Вас в последнее время внезапных головных болей». На что я, вспоминая, как мне пару раз оную бестолковую разбивали и проламывали, честно ответил, что «нет, не припомню».

После допроса и заполнения бумаг пожилая санитарка привела меня в небольшой зал со скамейками и кадками с «фикусами» (я не слишком разбираюсь в комнатных растениях, посему, вымахало больше полуметра — будешь фикусом).

— Врачи нынче носятся, словно загнанные лошади, так что придется подождать, — пробормотала женщина и ушла, оставив меня в одиночестве.

А я устроился на лавке, опустил ладонь на загривок Дружка и отрубился.

Сколько времени был в отключке — не знаю. Когда туман в мозгах рассеялся, я увидел перед собой лицо доктора. Классический такой дедушка-айболит. Седой, с бородой, и глаза добрые-добрые. Стоит, светящимися руками перед моим носом машет.

— Да у вас, голубчик, дичайшее перенапряжение духовных каналов! Как же вы себя до такого довели? — и дедок уставился на меня таким осуждающим взглядом, что мне захотелось встать и шаркнуть ножкой.

— Так бой был… Вот я и…

— Сколько твержу молодежи: нельзя в Вашем возрасте так над собой издеваться! Никак нельзя! Пробудили магию, или как в Вашем случае, получили Фамильяра, и давай колдовать без оглядки. Я вообще поражён, что Вы ещё можете приходить в сознание, а не лежите в коматозном состоянии. Почему сразу не сообщили о своем самочувствии? У вас же безбожное истощение!

— Да мне бы просто поспать, а там всё само пройдет! — начал я отнекиваться.

«Ага, само! — раздался в голове голос Алукарда. — Это кому нас латать придется? Вот только до прохождения комиссии я что-то серьезное делать поостерегусь, так что не ершись, не ершись! Лечись, давай!»

— Идемте, идемте, голубчик! Лизонька, помогите-ка нам!

С трудом, преодолев ещё пару коридоров (в одном нас догнал шустрый юнец и опрыскал Дружка и Кузю каким-то дезинфицирующим раствором, в другом к нам пристроились два красноармейца с винтовками за спиной. 36 и 37 уровни, подсказал Алукард, но мне сейчас было не до них) и лестничных пролетов, я оказался в палате. Небольшой, одноместной и пустой. И это при явной перенаселенности мед. учреждения.

Что ж, явно для особых гостей сделана, — пронеслось в голове, пока я косился на решетки на окнах. Солдаты остались перед входом в палату, уперев в пол приклады винтовок.

— Начальство вам выделило, — пояснил врач, кивнув на мужиков в форме, — опасаются диверсий и провокаций.

Я лишь кивнул. А что, вполне может быть. Мне, по крайней мере, эти архаровцы не мешают — бежать я не собираюсь, а если кто и впрямь чего удумает, так действительно помогут… Я же ныне «хрупкий человек». Мне нужно отдыхать да силы восстанавливать.

А потом началось паломничество.

В палате по очереди появлялись врачи. Что-то бегло осматривали, делали пометки в карте и убегали (не один же я у них пациент). Ближе к вечеру поток эскулапов резко усилился. Стали приходить по двое, по трое, уже с интернами (или как тут ученики зовутся). Меня активно мяли и щупали, особо бородатые кидались различными диагностическими чарами и жарко друг с другом дискутировали.

— Поразительная скорость восстановления!

— Да Боги с ним, с восстановлением! Вы обратили внимание на показатели усвоения активной составляющей пилюль! — это восхищенно цокнул языком фармацевт. Он явился ко мне с целым чемоданом лекарств. — Они просто зашкаливают! Мы непременно, Вы слышите, непременно должны найти причину!

— А что тут искать? Ясно же, дело в Фамильяре!

«Ещё как в нём!»

— Но если мы сможем воссоздать этот эффект медикаментозно или с помощью магии?

Моя мед. карта раздувалась семимильными шагами…

Между визитами докторов зачастили медсестры. Заходят, здороваются, дефилируют по палате, постреливая глазками то в меня, то в посапывающего в углу Дружка и устроившегося на нем Кузю, что-то делают и исчезают. Так мне в палату поставили горшок с цветами, потом их полили, потом вытерли с них пыль, потом унесли, поставили другие, снова полили, дважды поменяли бельё, помыли пол и даже заменили шторы… Я от такого как-то даже растерялся, но решил держать морду кирпичом, изображая «простого, как валенок пролетария»… На девушек глазел уже с удовольствием (особенно когда те пол мыли), улыбался, но никаких поползновений не предпринимал, тем более в тот момент меня больше интересовали бородатые дяди и их записи, ну, или перспектива скорого сна…

Несколько часов кряду меня крутили так и сяк: измеряли, выслушивали, простукивали, прощупывали, залезали в горло чуть не с головой. Я только успевал поворачиваться, ложиться, садиться, наклоняться и подставлять части тела под различный медицинский инструментарий и заклинания. Временами ржал от щекотки.

Складывалось такое впечатление, что буквально каждый врач госпиталя желал получить доступ к моему телу. Многие проводили одни и те же обследования, даже не отмечая их в медкарте, а просто ставя свои «подтверждающие» подписи под уже существующими записями своих коллег… Глаза у эскулапов сияли при моем изучении. Для меня это было жутко, ибо этот взгляд я знал — в нем горит «научный интерес», не предвещающий объекту исследования ничего хорошего!

В общем спорили и клубились у моей койки. Я же продолжал есть, что дают, пить, что дают, и покладисто выполнять все инструкции…

— Вот, примите это, и сразу начните зачитывать Веду восстановления… — это рекомендации от очередного бородатого светила.

«Если бы в прошлом мире врач посоветовал мне „молиться“, чтоб лучше заживало, я бы очень насторожился и усомнился в его квалификации… А тут это в порядке вещей…»

Так, медитируя потихоньку в полулежачем положении и слушая краем уха медицинский споры, я начал проваливаться в сон. И тут раздался негромкий скрип петель.

— А спать постояльцам этого заведения положено? — устало выдохнул я, приподнявшись на койке.

— Ну, когда ещё им удастся осмотреть Избранного? Каждый из нас — кладезь новых данных и потенциальных возможностей, — усмехнулся высокий светловолосый юноша (есенинские кудри и пронзительный взгляд льдисто-голубых глаз). Это он нырнул в палату, когда за последним из докторов закрывалась дверь. — Тебе ещё крупно повезло, что все сегодня были дико заняты, так что ограничились краткими осмотрами (на это у меня задергался глаз). Меня они неделю тиранили, пока не успокоились! Позволь представиться: Вацлав Ромирович Зельцин, Избранный.

— О! Здорово!