кожа на них морщится и обвисает. Стрелка на весах дрожит, потом останавливается на отметке 26 кг. Мне двадцать лет.

Я буду болеть следующие три года, и меня неотступно будут преследовать мысли о еде.

К счастью, мои сестры больше не обращаются со мной как с депортированной. Они работают на рынках в провинции, выменивают товары у фермеров, и мы ни в чем не нуждаемся. У них множество друзей и подруг, которые заходят к нам, радостные и полные жизни. Я никогда не заговариваю о том, что со мной было. Как подробно рассказать о пережитом там, откуда не вернулись твои близкие? Мои отец и младший брат отравлены газом по прибытии в лагерь. Что касается моего племянника, то я считала его тоже погибшим.

Моя двоюродная сестра, депортированная за год до меня, прошла мимо и сказала: «Я встретила Жожо, с ним все хорошо».

Мой племянник попал в лагерь, но так и не вернулся домой. Бедный мальчик, что же с ним случилось? Участвовал ли он в Марше смерти? Возможно, он там и погиб?

В то время я не испытывала необходимости беседовать ни с семьей, ни с друзьями. И когда люди спрашивают меня, какой была жизнь «там», я отвечаю: «Если однажды у меня появится ребенок и все начнется снова, я задушу его собственными руками». Я говорила это серьезно. Но на черно-белых фотографиях я улыбаюсь. В моде были платки-тюрбаны, и я прятала под ними волосы, снова отрастающие под летним солнцем.

Через неделю-другую после моего возвращения сестры организуют небольшую вечеринку, пригласив целую толпу молодежи. В гостиной стоит большой стол, люди громко разговаривают, бузят, смеются. Короче говоря, стоит шум. Звонок в дверь, я иду открывать. Это Симона и ее сестра Милу. Они запомнили мою фамилию. Как они нашли меня? По телефонному справочнику? У нас имеется телефон, что в то время редкость. Его установили коллаборационисты, занимавшие нашу квартиру. Неважно, главное – Симона и Милу здесь, на лестничной площадке, и я рада их видеть. Я кричу им: «Заходите!» Но они слышат шум, смех… и не смеют войти, отступают в тень. Я не умею обращаться с гостями, и они уходят.

Позже я разыщу Симону через Марселин, которая гораздо более близка к ней. В частности, я помню один обед в большой квартире Симоны в районе Одеон, полной красивых вещиц. Симона – судья, и меня поражает один факт: она наняла только что вышедшую из тюрьмы девушку присматривать за своими тремя сыновьями.

А потом, гораздо позже, она преподнесла мне такой сюрприз: явилась на рынок, где я держу прилавок с трикотажем. Она отпустила водителя и одолжила у Марселин небольшую машину, чтобы ее появление не бросалось в глаза. Представьте себе сцену: я вижу ее прямо перед собой (госпожа Министр!). И я не одна такая, все торговцы отходят от витрин, чтобы посмотреть на Симону, которая пьет кофе. Ах, вот был повод для разговоров между торговцами!

Что Симона сказала, когда я заговорила с ней о платье? Она о нем забыла. Она поступила так интуитивно, этот жест не остался у нее в памяти.

В первую среду месяца, на свой 31-й день рождения, я получаю приглашение пойти в кафе «Колизей» на Елисейских полях. Мы все встречаемся там, нарядно одетые: Жаклин, с которой я познакомилась в Дранси, Марселин с приятельницами, девушки из Берген-Бельзена. Изменились ли мы? Не знаю, я не присматривалась. Но вспоминаю один забавный случай. Я со смехом говорю одной из девушек, которую не видела с лагеря: «Да ты прибавила в весе!». Бог знает почему, но она вручает мне свой ремень, чтобы я его примерила. Я вспоминаю, как обматываю его вокруг талии: он на мне не сходится.

В «Колизее» мы беседуем обо всем на свете, кроме депортации. Теперь же все наоборот, мы только и говорим об этом, даже когда мы не хотим. Прошло время, и воспоминания возвращаются. Иногда – самые разные. Марселин рассказывает мне, что блок 27, где мы ночевали, находился рядом с газовыми камерами. Воображение рисует мне, как поезда прибывают, как с них спрыгивают дети, но я еще не знаю, что они умрут там, совсем близко от меня.

Я заметно прибавляю в весе. Вначале сестры настаивают, чтобы я ходила развлекаться вместе с ними, тащат меня на танцы. Я поправилась, но менструации еще не вернулись, на теле шрамы, множество фурункулов. Я забиваюсь в угол. Сижу на скамейке и не знаю, куда деть глаза, руки… Возможно, потому что я не курю? Девочки зажигают сигареты в ожидании предложения потанцевать, я нахожу это соблазнительным и провокационным. Я восхищаюсь ими. Мои сестры прекрасны, молоды, их приглашают на танец, ведь по одному не танцуют. Сестры учат меня выдерживать взгляды молодых людей, но как только юноши подходят, я опускаю взгляд.

На второй год со мной случается несколько эпизодов депрессии. Доктор советует идти работать: «Общайтесь с людьми, это пойдет Вам на пользу». Сестры вернули свое место на рынке Катр-Шемен в Обервилье, поэтому я нахожу для себя там «клиентов». Продаю галантерею: бюстгальтеры, пояса для чулок, чулки и носки. Я кладу товар в тележку, которую вечером убираю в сарай.

Жизнь без больших радостей и без больших слез.

Обычная, однообразная.

Однако приятная, и она мне подходит.

Так проходят годы. Однажды, в 1952 году, один из торговцев говорит мне: «Слушай, я знаю молодого человека, подходящего тебе!». «Оставь его себе, – отвечаю я, – я вполне способна найти молодого человека сама!». И с этого момента он начинает расточать мне комплименты. Через три месяца мы женимся. Это была настоящая любовь с первого взгляда, которая продлилась сорок лет. Альберт не знал моей истории, а я не знала его. Мне было известно только, что он провел в заключении пять лет, бедолага, пять лет своей молодости…

Я беременна, и муж пугается, увидев, как я несу в руках пакеты, и начинает помогать мне в работе, против чего я протестую изо всех сил. Мы счастливы.

Я обрела шанс вернуться к нормальной жизни и стать очень счастливой. В жизни не нужно быть чрезмерно умным. Если вы слишком умны, слишком много размышляете… Я не размышляю слишком много, события в жизни происходят сами по себе, и я над ними не властна.

Школьники часто спрашивают, виню ли я тех, кто на нас донес. Естественно. Моя сестра думает, что это был солдат, живущий в доме через дорогу, а кузина считает, что это была сиделка моей