устраивать. Так… Как бы мне «Блестящих» приволочь на восьмое марта.

* * *

На следующий день я пришел на работу в администрацию. Идя по коридору я скользнул взглядом на чей-то пластиковый контейнер с селедкой под шубой, забытый на подоконнике. Вспомнил, что ещё даже не обедал и почувствовал как урчит в животе.

Как только я открыл дверь кабинета, меня встретили четыре пары глаз — вязальщица с вечным клубком, маникюрщица с пилкой и сериалолюбивая, та самая, что «Кармелиту» взахлеб пересказывала. И женатик.

— Вас к Рубанову, — скороговоркой выплюнула вязальщица, хлопая глазами.

— По какому поводу?

— Он не сообщил…

На столе у неё рядом с клубком валялась пустая обёртка от шоколадки. Той самой. Ага… Похоже зашитоботиночный не просто пожаловался, а уже начал плести паутину.

— Понял, — кивнул я. — Шоколадками не подавитесь.

Тётки торжествующе переглянулись, но ничего не сказали. Только мой оппонент принялся с особым усердием перекладывать папки туда-сюда. На моё место он сесть не рискнул, видимо ожидал результата моих переговоров с главой администрации.

Я спустился на первый этаж, где располагался кабинет главы администрации. Подмигнул симпатичной секретарше и зашёл внутрь без стука.

— А, это ты Максим, проходи дорогой!

Меня не надо просить дважды, я закрыл за собой дверь и подошел к столу, сел на стул и огляделся.

Кабинет Рубанова Натана Леонидовича был настоящим музеем аппаратной эпохи. Пыльный шкаф с подшивками «Советская культура» за 1986−87 годы, портрет Ельцина, подёрнутый паутиной, грамоты с одинаковыми формулировками, только года менялись, и три телефона — чёрный дисковый, кнопочный с отломанным приёмником и белый китайский, облепленный следами от пластыря.

Рубанов сидел на своем месте с холёным лицом человека, который лет двадцать назад выполнил последний полезный приказ, а дальше просто врос в кресло и двигал папки с места на место. На пальце — широкий перстень, на пузе — расстегнутая пуговица, из-под которой выпирала белая майка.

— Максим… — улыбка растянулась по лицу Рубанова, как намазанное сало. — Надо бы поговорить.

Я сидел, не снимая куртки. В таких кабинетах нельзя показывать, что ты расслабился. Здесь каждая пуговица — элемент защиты. Уже понял, что ничего хорошего не будет.

— Понимаешь, Максим… — начал Рубанов, сцепив пальцы в замок. — Ты человек новый, горячий, это хорошо. Нам нужны инициативные люди. Но… тут свои порядки. Тут сложился коллектив. А ты сразу… ну… как танк по клумбе. Проверки устроил, отчетность финансовую трясешь, а у тебя ведь отдел культуры, песни пойте, памятники охраняйте, а с накладными бухгалтерия разберется. Да? У нас команда…

— Команда? — я чуть подался вперёд. — Этовы про любителей вязания, маникюра и сериалов?

Рубанок дёрнулся, но взял себя в руки.

— Ну зачем ты так? Ты же молодой, перспективный. Мы же все хотим одного — стабильности. А ты сразу с наскока. Понимаешь… Люди жалуются.

— Кто?

— Да все… — он развёл руками. — Вот, например, сотрудник с твоего отдела. Очень уважаемый человек. Говорит, ты его с рабочего места согнал, оскорбил при всех. Это же неправильно. Тут традиции, уважение. Свои порядки.Он между прочим, десять лет отработал.

— Так что же вы его не назначили?

В ответ лишь пожатие плечами, но до меня кое-что начало доходить. Я медленно вытер стол пальцем. Слой пыли не вытирался, он вгрызся в дерево навечно. Поймал себя на мысли, что глава администрации наверное даже не знает имени «уважаемого человека».

— А давайте я уточню, какие тут свои порядки?

Рубанов замер, явно не ожидая того, что я вступлю в спор.

— Порядки — это когда двойники типа Кая Метова катаются по сёлам за три тысячи рублей, а в отчётах значатся как народные артисты с гонорарами гораздо больше… Эти порядки вы имеете в виду?

— Максим… — голос Рубанова чуть дрогнул.

— Нет, теперь послушайте меня внимательно, — я не повышал голоса, но каждое слово падало на стол, как гвоздь вбивал. — С сегодняшнего дня в моем отделе — порядки будут настоящие, а не пыль в глаза.

— Ну всё! — хлопнул по столу Рубанов. — я передумал тебя деражать как врио начальника. Я тебя снимаю, тут даже твоего согласия или заявления не требуется.

— Не советую, — хмыкнул я.

— Что? — закипал начальник.

Я подниму всю отчётность по гастролям, по культурным программам, по липовым постановлениям. И знаете, куда она уйдёт?

Рубанов сглотнул, его ладони вспотели так, что бумажка с телефона приклеилась к пальцам.

— Я…

— В Москву, Натан Леонидович. Даже не в область, а сразу в белокаменную. С комментариями, копиями, сметами и липовыми подписями. Думаете, они там не любят такие дела? Обожают. Особенно когда перед выборами нужно показать борьбу с коррупцией отсталых регионах. Себя в выгодном свете выставить, утопив провинциального чиновника.

Он аж рот открыл от изумления, не ожидал, что молодой покажет зубы и такую осведомленность в делах служебных. Ничего, пусть привыкает, если хочет сработаться. Я давно в этой теме.

— Максим Валерьевич, ну зачем так сразу… — Рубанов вдруг вспомнил мое отчество. — Мы же… Мы же команда!

— Да, теперь команда. Только я в этой команде не винтик, а капитан. И последнее — пока я здесь, никакие ваши липовые «звёзды» и подставные подрядчики не пройдут. Детский сад где? В газете писали. что уже давно должен быть. Нехорошо с детишками так поступать. В общем так… каждого буду проверять лично. Понятно?

— Максим, зря супротив батьки… — багровел Рубанов.

— Батька стар, творит что попало, давайте уже делать все для народа.

— А так разве получится?

— Получится. Начинать всегда страшно. Было бы желание, а я помогу его обрести.

Рубанов растерялся, не ответил, да и что он мог сказать?

Я встал и трижды хлопнул ладонью по столешнице.

— И да, если ещё раз попытаетесь выдавить меня через этих вязальщиц с шоколадками — я незамедлительно приму озвученные меры.

Я развернулся и вышел, слыша только тиканье настенных часов.

Глава 5

В коридоре на нашем этаже уже стояли все трое — маникюрщица, вязальщица и та, что сериалы наизусть знала. Делали вид, что пришли к фикусу у форточки покурить.

— Работать идите, — сказал я им, не останавливаясь.

Они исчезли так быстро, будто я с ружьём за ними погнался.

В кабинете зашитоботиночный сидел в своём углу у батареи. Вязальщица спрятала спицы,