вид судна с различным обводом бортов. Поэтому достаточно было одного гребца со стороны менее выпуклого борта ближе к корме, чтобы поддерживать равномерное прямое направление движения. Истома только уважительно хмыкнул, признавая непревзойдённое мастерство островитян.

В лодке, кроме гребца, сидели ещё два человека. Они кутались в плащи — денёк хоть и распогодился, но был всё же зимним, и от воды тянуло холодом. "Лодки у них — как у нас сани или телеги, — подумал Истома, — а этот, с веслом, — вместо извозчика. Каких только чудес не бывает на свете!"

Сопровождающий Истому и Паллавичино человек провёл их мостиками и мощёнными камнем дорожками и вывел ко дворцу. Но не к той его части, которая глядела на море и где сейчас шли восстановительные работы, а к противоположной, обращённой на север. Они вошли во внутренний двор и, пройдя его, остановились возле высокой белой каменной лестницы, наверху которой стояли два здоровенных голых мраморных мужика с едва прикрытым срамом[26].

Когда они, поднявшись по ступеням, вошли во внутренние покои дворца, Истома был сражён наповал: такого великолепия он встретить не ожидал! Не только стены, но и потолок были покрытыми лепниной и деревянной резьбой, огромные картины, намалёванные прямо на стене и занимающие всё пространство от пола до потолка, изумляли яркостью красок и богатством сюжетов. Чтобы осмотреть все это пригожество, следовало бы потратить уйму времени! Но Истома уже взял себя в руки: для дожа он — посланник русского царя, властителя Третьего Рима[27], и негоже так явно показывать своё изумление!

Они шли залами и переходами дворца, и Шевригин, внутренне восторгаясь увиденным, никак не показывал это внешне. Паллавичино, уже изрядно запыхавшийся под весом своей набитой тяжёлыми золотыми монетами сумы, вертел головой по сторонам. Глаза его были широко раскрыты. Хотя итальянца сложно было удивить чем-то, однако роскошь и великолепие Дворца дожей поразили даже его.

Пройдя очередные двери, они оказались в огромнейшем зале. Истома даже представить не мог, что возможно существование такого необъятного помещения. Он посмотрел вверх: потолок украшали картины, но не о них думал сейчас русский посланник. Казалось удивительным, что всё это великолепие удерживается наверху без помощи подпирающих его колонн. "Может, у них такие балки длинные?" — подумал Истома, но тут же отмёл эту мысль. Не бывает таких балок, а если бы и были, то согнулись и сломались бы под собственным весом. Возле одной из стен зала стояли — от пола и до потолка — леса. Наверху сидели и стояли несколько человек. Один из них, явно начальствующий, поскольку остальные относились к нему с почтением и даже подобострастием, малевал большой кистью по стене, время от времени отступая на шаг и разглядывая своё творение с расстояний. Очевидно, не удовлетворённый результатом осмотра, он спустился, быстро сбежав по лестнице вниз, и, отойдя на несколько шагов, окинул взглядом тот участок стены, где он только что работал. На вошедших он не обращал никакого внимания. Седая бородка его как-то особенно дерзко топорщилась, сразу давая понять даже впервые видевшему его человеку о неуживчивости и резкости характера.

Приблизившись к художнику, сопровождающий Истому и Паллавичино обладатель чёрного плаща заметно оживился.

— Приветствую тебя, маэстро Робусти[28], — произнёс он, почтительно склонив голову.

Маэстро отреагировал не сразу. Несколько мгновений он продолжал смотреть на своё творение, потом медленно повернул голову в их сторону. Но взгляд его был туманным — мысли художника по-прежнему оставались где-то там, в горних высях, где рождалось задуманное им — нечто, пока нерукотворное. Ничего не сказав, он отвернулся и продолжил созерцание заготовки будущей картины.

— Пойдёмте, пойдёмте, — заторопился сопровождающий, — не будем мешать маэстро.

Пройдя огромным залом, они продолжили свой путь по дворцу. Наконец, миновав очередные двери, оказались в небольшом зале. Украшающие его картины не заинтересовали Истому. В обстановке помещения, несмотря на обилие обычных для Дворца дожей картин и позолоты, было нечто, дающее понять, что оно создавалось не ради помпезности или желания произвести впечатление на гостей, а в сугубо прагматичных целях. Красивости не отвлекали от делового настроя, изящные столы и стулья были расставлены таким образом, чтобы ведение переговоров было удобным для обеих сторон. И самое главное, за столом у левой стены сидел сильно пожилой человек, одетый в богатые одежды, манера держаться которого явно говорила о большой власти, сосредоточенной в его руках. Рядом стоял одетый в синий плащ мужчина средних лет и говорил ему что-то. Истома не успел расслышать, о чём именно, так как только носитель чёрного плаща ступил через порог, он замолчал и посмотрел на дверь. Обернулся и сидевший.

Дожу Николо да Понте было восемьдесят лет. За долгую жизнь повидал он изрядно: в юности получил степень доктора медицины, а позже, удачно вкладываясь в торговые операции, скопил большое состояние. Венецию он возглавил лишь три года назад, и теперь торговая республика была на распутье. Она сильно нуждалась в ведущих на восток торговых путях, которые находились под полным контролем Османской империи. Произошедшая девять лет назад битва при Лепанто, в которой объединённый католический флот наголову разбил турок и алжирских пиратов, из-за противоречий между католиками не решила проблемы. Турки на удивление быстро сумели оправиться от разгрома и построили новый флот. И вот теперь дож думал: то ли договариваться с ними, то ли воевать. И то и другое решение предполагало большие расходы: в первом случае — на подкуп османских визирей и последующее отчисление в турецкую казну части прибыли, во втором же главной статьёй расхода стали бы затраты на ведение боевых действий. В одиночку Венеция не справится, поэтому следует искать союзников, чтобы переложить на них хотя бы часть бремени военных расходов. Русское царство, по мнению да Понте, хорошо подходило на эту роль. Ударив по турецким крепостям у Чёрного моря и по Крыму, она сможет оттянуть на себя значительные силы османов, что облегчит действия католического флота и страдиотов, самой боеспособной части венецианской армии. А там — как бог даст. Удастся ли взять под контроль и удерживать торговые пути или заключить мир на выгодных для республики условиях — кто знает. И то и другое пойдёт на пользу Венеции. Главное, чтобы русские согласились!

Дож, увидев вошедших, поднялся и приветствовал русского посланника стоя. Он был одет в пурпурный камзол и укутан в расшитую золотом парчовую мантию. Голова покрыта красной островерхой шапкой с золотым же шитьём. В хорошо натопленном по случаю зимнего времени Зале коллегий, где происходила встреча, это казалось лишним, но того требовали обстоятельства: нечасто Венецию