войска в Крым. Поляки упорно хотели сохранить Киев за собой, и только крайняя нужда в таком мощном союзнике, как Москва, заставила их согласиться на русские условия. Эта большая победа московской дипломатии лично Шереметеву принесла звание «ближнего боярина и наместника Вятского». Он же был отправлен в конце 1686 года в Польшу во главе огромного посольства, а затем с тем же посольством — в Вену, чтобы объявить императору Леопольду о заключении «вечного мира» с поляками.

При исполнении этих поручений Борис Петрович проявлял обычные московским дипломатам свойства — не знающую колебаний стойкость в преследовании поставленной задачи и неумолимую требовательность в отношении посольского церемониала. В возникавших не раз в Польше и Австрии на этой почве спорах — например, по вопросу о том, в каком месте выходить из кареты при приезде ко дворцу, когда снимать шапку, как произносить царский титул, сколько раз кланяться и т. п. — обыкновенно верх оставался за московским боярином. А наряду с этим в поведении Шереметева сказались, как мы уже видели, и новые, незнакомые дипломатам прежнего времени черты, свидетельствовавшие о зарождении в Москве новой культуры поведения.

Дипломатические поручения были, однако, только эпизодами в жизни Бориса Петровича. Поприщем, на котором он приобрел известность, было военное дело. Вскоре по возвращении из посольства он был назначен воеводой Белгородского разряда, на обязанности которого лежала охрана южной границы от татарских набегов, а в следующем, 1688 году принял участие в походе В. В. Голицына против Крыма, предпринятом согласно условиям «вечного мира» с Польшей. Это первое выступление будущего фельдмаршала в настоящих сражениях не было, однако, удачным: в двух сражениях в Черной и Зеленой долинах предводительствуемый им отряд был смят татарами, хотя он сам и проявил большую храбрость.

В первое время по вступлении Петра в управление государством положение Шереметева не изменилось. Хотя он без колебаний стал на сторону Петра в столкновении его с сестрой-правительницей, тем не менее молодой царь не оставил его при себе, а послал на прежнюю должность в Белгород. Так, в течение почти восьми лет, до 1695 года, Борис Петрович оставался вдали от Москвы и царского двора, пока Петр, начиная войну с турками во исполнение все того же договора с Польшей, не призвал его. На этот раз ближайшей целью войны был Азов. По принятому на военном совете плану русские войска должны были действовать одновременно в двух направлениях: полки нового строя вместе с московскими стрельцами были двинуты к Азову, чтобы овладеть им, в то время как дворянская конница и казаки, направленные к низовьям Днепра, должны были отвлечь на себя крымских татар. Шереметеву ввиду его опыта борьбы с крымцами и турками поручено было командовать этой второй армией общей численностью до 120 тысяч человек.

Может быть, вспоминая печальные уроки крымских походов Голицына, Шереметев принял назначение с явной неохотой. И на самом деле задача была выполнена им только отчасти. В первый год войны после четырехдневной осады сдался ему хорошо укрепленный турецкий городок Кызы-Кермен на Днепре, после чего турки уже без боя отдали три других таких же городка. Но до Крыма Шереметев не дошел и вернулся на Украину. Следующий год дал еще меньше. Шереметеву велено было, соединившись с Мазепой, идти под Очаков, но он дошел до реки Берестовой и здесь остановился. Между тем почти все татарское войско было в это время на Дону, под Азовом, и только крайняя осторожность полководца помешала русским разгромить беззащитный Крым.

Несмотря на скромность результатов, поход Шереметева положил начало его военной славе. В Москве за взятие Кызы-Кермена ему устроена была торжественная встреча, позднее, во время заграничного путешествия, его всюду — в Польше, в Вене, в Риме и на Мальте — принимали, как знаменитого победителя «неверных», а мальтийские рыцари в знак уважения к его заслугам в борьбе против «врагов креста Христова» даже настояли на том, чтобы Борис Петрович взял на себя командование их эскадрой во время маневров, хотя до приезда в Италию он едва ли даже и видел корабли.

2

В 1700 году началась Северная война. Швеция была противником не менее, а скорее даже более опасным, чем Турция. Шведская армия была невелика, но она считалась лучшей в Европе, ее солдаты были закалены в боях, а командиры были опытны и искусны. Слабым местом Швеции казался молодой король Карл XII, которому ставили в упрек легкомыслие, но он быстро опроверг это мнение, поразив Европу своими военными талантами. Словом, война не обещала быть легкой.

Первые русские регулярные полки были составлены из даточных людей, к которым присоединили «охочих людей». Всего набрано было двадцать семь полков. Все они сведены были в три дивизии (или «генеральства») по девять полков в каждой. Такова была первоначальная организация армии. Начальниками дивизий были назначены генералы Адам Вейде, Автоном Головин и Аникита Репнин. Шереметев ни к организации регулярной армии, ни к командованию ею не был привлечен.

По русскому плану главным местом военных действий должна была быть Ингрия — побережье Финского залива. Прежде всего предполагалось овладеть крепостью Нарва и течением реки Наровы. В августе 1700 года от польского посланника Лаппо царь получил известие, что Карл с 18 тысячами войска направился в Лифляндию, к Пернову. Это известие заставляло спешить с осадой Нарвы.

Где был и что делал в это время Шереметев — не совсем ясно. Есть только письмо к нему Петра от 2 мая 1700 года — первое из сохранившихся. Оно писано в ответ на донесение Бориса Петровича, и из отдельных его фраз можно вывести заключение, что Шереметеву поручено было собирать дворянское ополчение и разбросанные по разным местам пехотные полки прежнего строя. В этом письме мы находим упрек Шереметеву в медлительности, который много раз потом будет повторяться в разных формах и с разной силой: «Полно отговариваться, пора делать; воистину и мы не под лапу, но в самый рот неприятелю идем, однакож за помощию Божиею не боимся»{81} (это как будто даже намек на трусость фельдмаршала). Петр спешил с открытием военных действий и торопил Шереметева, видимо, считая операцию достаточно подготовленной, а Шереметев медлил, может быть, находя ее по свойственной ему осторожности преждевременной и ссылаясь, как можно догадываться по цитируемому письму, отчасти на «непостоянство» черкас, отчасти на отсутствие «огнестрельных мастеров» при ополчении. Из упреков Петра видно, как он оценивал эти отговорки.

Была ли готова русская армия к осаде Нарвы и тем более к встрече с Карлом? Конечно, поражение под Нарвой можно бы признать достаточно убедительным ответом на этот вопрос.