Больше видов – больше туристов, охотников и прочих исследователей.

Больше пришлых – больше потребность в сувенирах.

Больше потребность…

А уж когда еще кому-то пришла в голову мысль изображать в лицах и костюмах самые драматические сцены из истории овладения лесом монстрами и колдуном…

Конечно, время от времени правящая династия страны вспоминала про отбившийся от ее цепких рук лес, посылала экспедицию-другую на усмирение и устранение… и больше ее не видела. На том пыл возмездия короля охладевал – до следующего года. Но годы шли, сменяя друг друга, менялись крестьяне и короли, и лишь один Гавар оставался неизменным, как небо, как вода, как камни…

Как Веселый лес.

Через тридцать лет после пришествия чудовищ сельчане искренне не понимали, как они когда-то могли зарабатывать себе на жизнь гроши тяжким трудом дровосеков или хлеборобов, а между королями Шантони и Гаваром был достигнут негласный уговор: короли правят Шантонью, колдун правит лесом, и в дела друг друга обе стороны не лезут. И вдруг – да еще как! – всё переменилось… Зачем? Отчего? Почему?…

Ответов, увы, было гораздо меньше, чем вопросов, чтобы не сказать, что их не было совсем.

– Н-нам туда, – де Шене решил, наконец, прервать затянувшееся молчание и высказать очевидное.

– Ч-чего? – еле слышно выдавила Грета, словно ветерок в листве прошуршал, и шевалье смущенно понял, что и его сообщение прозвучало немногим громче.

Все перевели вопросительные взоры на чародея.

– Нам… туда?… – тихо-претихо шепнула принцесса, растерявшая годовые запасы спеси.

Понимая, что больше всего ему сейчас хочется сказать «Нет, обратно, и чем скорее, тем лучше, и ну ее к снытям болотным, эту тетку», чародей сглотнул пересохшим горлом, откашлялся – словно наждаком по кирпичу пошаркали, и целенаправленно не глядя на замок затаившийся, словно в засаде, угрюмо проговорил:

– Если хотите успеть до утра – то да.

Ни вопросов, ни обсуждений в кои-то веки не последовало, и весь отряд, кучно и безмолвно, двинулся вперед: Лесли в авангарде с топором наперевес, Люсьен рядом, глаза шныряют по земле в поисках хоть чего-нибудь, подходящего на роль оружия, дамы, позабыв на время классовую и прочую рознь, сгрудились подле Агафона, истерично зыркающего по сторонам, палочка наготове.

– Хорошо еще, что место ровное… – для ободрения соратников ли, себя ли[8]пробормотал дровосек.

– Из замка лучше видно… – Грета внесла свою долю бодрости в настроение команды.

– На таком расстоянии оттуда человека не разглядеть, – то ли спросил, то ли сообщил свое мнение чародей и, захваченный новой мыслью, снова замедлил шаг до минимума.

Одновременно, как по команде, свое вИдение проблемы попытался высказать и давешний источник унылого зычного воя – и, как почудилось магу, гораздо ближе, чем раньше.

– Если мы вообще доберемся до самого Гавара, – непроизвольно вырвалась у школяра мысль, последние несколько минут большой зеленой мухой зудевшая в его окованном страхом мозгу.

– Я чувствую, как на меня из темноты кто-то так и смотрит, так и смотрит, будто взглядом пожирает, – неуютно поежилась дочка бондаря, жалобно оглянулась по сторонам, и в скудном свете провалившейся в тучи луны ее лицо показалось белесым, как саван.

– Молись, чтобы только взглядом, – буркнул Лесли.

Студент остановился.

– Трусы! Никто на вас не смотрит! – прорычала принцесса и отважно бросилась вперед, обгоняя даже лесоруба. – Ни в одном окне даже свет не горит!

Оба рыцаря, отталкивая друг друга локтями и обжигая неприязненными взглядами как кислотой, кинулись за ней.

– Во-первых, из неосвещенного помещения лучше видно, что делается на улице. Во-вторых, магу такого уровня, как Гавар, чтобы видеть ночью, свечки не нужны, – исполненный дурных предчувствий школяр дотошно стал перечислять контраргументы, и ноги его как-то сами по себе из положения «стоя на месте» перешли в режим «задний ход с ускорением». – А в-третьих, при такой лунище да на ровном месте нас обнаружит даже слепой!

По мягкой земле глухо застучали уносящиеся прочь шаги.

– Эй, волшебник, ты куда?!

– Я не «куда», я – «откуда»! – выкрикнул через плечо Агафон, проворно ретируясь в сторону подземного тоннеля.

– Стой, ты не имеешь права!..

Де Шене бросил кипящий ревностью и темными подозрениями взгляд на дровосека и метнулся догонять их единственную, но быстро исчезающую надежду на магическую поддержку.[9]

– А ты не имеешь мозгов! Как вы все тут! – обезумевший от страха студент вырывался из стальной хватки шевалье, исступленно лягаясь и извиваясь, словно плотоядный змееконь – герой одной из иллюстраций из того самого учебника. – Вам что, жить всем надоело?! В виде человеков? Побыть слизнями захотели, пауками, поющей плесенью или ходячими трупами? Так это – воля ваша, идите, бегите, неситесь, задрав штаны! А я…

Озвучить вариант альтернативных действий его премудрию не дал испуганный женский вскрик, долетевший оттуда, где несколько минут назад бурлящая гневом и презрением Изабелла неслась навстречу судьбе.

– Началось… – провещал и обмяк Агафон.

– Ваше высочество!!! – Люсьен, выпустив из рук кулем осевшего на землю кудесника, кинулся на звук. Но расторопный и близкий Лесли у цели был первым: рискуя жизнью, здоровьем[10]и единственным оружием отряда[11]он уже доставал из затянутого ряской бочажка принцессу, провалившуюся по колено в грязную мутную воду.

– Здесь болото, – тонко, но несколько запоздало подметила дочь бондаря, переминаясь с ноги на ногу на мягко пружинящей и похлюпывающей почве. Налетевший порыв ветра всколыхнул и погнал по сонной долине волны высокой жесткой травы.

– Камыши и осока! – с отчаянием, граничащим с паникой, воскликнула принцесса. – Тут до самого замка кругом сплошная трясина!

– Не знал, что ваше высочество может отличить осоку от лебеды, – в ожидании благодарности за спасение Лесли смастерил из подручного материала комплимент.

– Не знала, что ваше высочество считает меня идиоткой, не способной даже на такую малость, – огрызнулась Изабелла, брезгливо вытирая ладони о подол бального платья, увидеть которому следующий бал уж если и было суждено, то только в роли половой тряпки.

Растерявшись от оскорбления там, где ожидалась признательность, дровосек обиженно вспыхнул, словно от публичной пощечины, и яростно прикусил губу, будто пытаясь удержать за зубами готовые сорваться слова возмущения. Агафон сочувственно поморщился, но тоже промолчал: ради трона люди и не такое каждый день переносят. Шевалье закаменел лицом.