— Он, похоже, искренне меня любит, — сказала Пенелопа, хлопая ресницами в надежде, что ей поверят. — Что плохого в том, что я хочу быть любимой?

— Так что он вполне ее устраивает, как и меня, — обронил Энтони. — Ну, я побежал.

И ушел. Не задав больше ни единого вопроса и не озаботившись тем, что она натворила. Но матушка никуда не делась.

— Еще ничего не решено, — сказала она. — Отнюдь.

Это обнадеживало. Послушав Энтони, можно было подумать, что не успеет она и глазом моргнуть, как ее отдадут в жены лорду Гарри. По крайней мере, матушка проявила хоть какое-то благоразумие в этом вопросе. Однако Пенелопа не могла показать, что рада этому.

Она прикусила губу, как будто хотела скрыть обиду. Хотя на самом деле пыталась скрыть улыбку.

— Матушка, ты не хочешь, чтобы я была счастливой?

Привычная к драматизму матушка лишь закатила глаза.

— Лучше бы ты еще как следует поразмыслила на эту тему, Пенелопа Растмур. Ты относишься к браку как к игре, словно брак — ничто. А он — вся твоя жизнь, дорогая. Будет жаль, если ты свяжешь себя с презренной личностью ради того, чтобы снискать себе немного внимания.

Пенелопа встала, чтобы удалиться. Завтрак и без того растянулся.

— Спасибо, матушка, но поверь, что для меня это гораздо больше, чем просто получение внимания.

Гаррис сожалел, что не имеет денег на лучшее средство передвижения. Раньше подобная мысль не могла прийти ему в голову; обычно его меньше всего заботило, что скажут о нем люди. Однако сегодня было бы приятно приехать за Пенелопой на чем-то более эффектном, чем гремящая двуколка, которую ему удалось раздобыть. Девушка наверняка привыкла к более элегантным вещам и сразу увидит, что любая другая коляска в Лондоне лучше этой.

Правда, его не особенно волновало, что подумает Пенелопа. Она была лишь средством достижения цели. Растмур предложил вывезти ее сегодня на прогулку, что Гаррис и собирался сделать. Проклятие, он никак не ожидал, что человек проявит столько энтузиазма! Все было слишком хорошо, чтобы казаться правдой. Но кто он такой, чтобы жаловаться? Если Растмур хотел избавиться от своей сестры и денег, то Гаррис точно знал, что сделает с ними обоими.

Пенелопа порывисто вышла из дома, едва коляска остановилась. Разве он не должен был зайти за ней, перекинуться парой слов с ее матерью, дать возможность слугам разглядеть его должным образом? Однако ее появление приятно облегчило его задачу. Он тотчас вскочил с места, чтобы помочь ей сесть.

— Энтони нет дома, и я подумала, что мы можем избежать неловкости от встречи с матушкой, — сказала она.

На ней было платье цвета желтого нарцисса, делавшее голубизну ее глаз еще ярче. И шляпка ей очень шла. Гаррис, хоть и не считал себя экспертом в женской моде, тем не менее, был польщен, что девушка приложила дополнительные усилия, чтобы выглядеть особенно привлекательной. И ей это удалось. Она была не менее прелестной, чем все другие женщины, с которыми он пересекался здесь, в Лондоне. Он не мог не испытать чувства гордости при мысли, что прохожие непременно обратят внимание, что это он, а не другой счастливчик, усадил ее в эту жалкую коляску.

— Значит, ваша матушка не в восторге от хорошей новости? — спросил он, когда Пенелопа устроилась на сиденье, а сам он примостился рядом.

— Она считает, что я слитком поспешно приняла решение и…

Она не стала продолжать, потому что он и без того знал, что лежало за неодобрением матери. Что ж, это характеризовало женщину с лучшей стороны. Было бы странно, если бы мать захотела отдать дочь замуж за столь печально знаменитого Гарриса Честертона.

— И ваша матушка меня не одобряет, — закончил он за нее, ударив кнутом замученную лошадь, понуждая ее к движению.

— Нет, не совсем так.

— Что ж, это хорошо, правда? И совпадает с вашим планом?

— Да, но мне бы не хотелось, чтобы вы чувствовали себя… оскорбленным, что ли.

Он только посмеялся.

— Мисс Растмур, уверяю вас, что неодобрения вашей матери мало, чтобы я оскорбился. На самом деле я бы встревожился за вас обеих, если бы она отнеслась ко мне с одобрением. Я, в конце концов, сущее чудовище.

— Отнюдь, — непринужденно возразила Пенелопа.

Он взглянул на нее и обнаружил, что она не шутила.

— Не чудовище? Ну, тогда хотя бы зло.

— И конечно, не зло!

Черт, неужели плутовка изменила свое первоначальное мнение о нем? Могут возникнуть проблемы, когда настанет пора покончить с этой шарадой. Придется дать ей более полное представление о его характере. И не обращать внимания на ее огромные голубые глаза и округлость пышной юной груди.

— Но вы не против, что я порочный, верно?

Она рассмеялась, и звук ее смеха доставил ему удовольствие, хотя сделал невозможным не заметить сверкающей голубизны ее глаз и еще многого другого.

— Нет, не против, — хихикнула она.

Гаррис внимательно посмотрел на спутницу.

— Не против, что я порочный, или чтобы я был порочным?

— Согласно мнению моей матери, я вчера ничего не имела против вашей порочности.

При мысли о том, что испытал, когда держал ее в своих руках, Гарриса словно током пронзило. И у него зачесались руки от желания снова к ней прикоснуться, но это было бы глупостью. От великодушия Растмура не останется и следа, если он узнает, что Гаррис обращается с Пенелопой без должного уважения. Если же у него не пройдет желание дать волю рукам, то лучше дождаться, когда они останутся наедине, чтобы не было сплетен.

— И что именно думает ваша матушка о том, чем мы занимались накануне вечером, мисс Растмур? — спросил он. — Полагаю, что не забыл бы об этом утром, если бы мы совершили вчера нечто действительно порочное. — Он улыбнулся. — Уверен, что и вы бы не забыли.

Она слегка покраснела и стала еще очаровательнее. Даже после четырех женихов и Фицджелдера девушка все еще притворялась девственницей. Может, так оно и было. Он не имел возможности это выяснить.

Пока.

— Такие вот рассуждения и делают вас идеальным кандидатом на роль фиктивного жениха, лорд Гарри, — сказала она. — Если будете так говорить в присутствии моей матери, она немедленно потребует, чтобы Энтони настроил меня против вас.

— Помнится, вы давали ему две недели, чтобы склонить к исполнению вашего желания, — напомнил он.

Две недели казались приемлемым сроком. Гаррис был бы рад попользоваться некоторое время благосклонностью Растмура. Его щедрость, черт подери, могла бы спасти жизнь профессора Олдема. И если бы его прелестная маленькая подружка могла указать Гаррису, где взяла похищенное ожерелье, то, возможно, весь этот обман был бы оправдан. Наверное, не помешало бы дать девушке дополнительную мотивацию в стимуляции ее брата к щедрости.