Начиная с того дня я высматривала Шинго по утрам с балкона и вскоре узнала его привычки. Он всегда появлялся во дворе, когда уже звенел звонок; приезжал на автобусе, который останавливался в двадцати метрах от школьных дверей. Потом быстро пересекал двор и через ступеньку взбегал по лестнице. На перемене, начинавшейся в десять утра, я обычно видела его на балконе второго этажа, где он болтал с приятелями, непринужденно опершись о балюстраду. Труднее было обнаружить его на следующей перемене, в двенадцать часов. Два-три раза я обнаруживала его в гимнастическом зале, упражнявшимся с баскетбольным мячом. Однако вскоре я узнала о Шинго еще одну немаловажную подробность — он был сыном известного актера. Его отец играл феодала в историческом сериале, идущем по телевидению в прайм-тайм.

Семья Шинго жила в богатом квартале Токио, где располагались министерства и посольства. Поскольку его мать предпочитала светские обязанности материнским, воспитание сына было доверено прислуге. Возможно, именно в компании взрослых он приобрел уверенность и непринужденность.

В колледже он демонстрировал манеры искушенного плейбоя. Его обаяние привлекало девочек, и он общался с ними без всяких затруднений. Каждый раз, когда я сталкивалась с ним в школе, он был в компании одной или нескольких из них. Я страстно мечтала о том, чтобы он взглянул на меня еще раз, как тогда в гимнастическом зале; сердце у меня колотилось изо всех сил. Но ничего похожего не происходило. Я даже не знала, замечал ли он меня вообще.

Многие мои одноклассницы тоже на него западали.

— Юка, а что ты о нем скажешь?

Я притворялась равнодушной. Слишком банально было находить его привлекательным, слишком легко жаловаться, что он недосягаем. Когда меня спрашивали, кто из мальчиков мне нравится, я развлекалась вымыслами. В конце концов, все эти любовные истории по большей части существовали лишь в нашем воображении. На самом деле мы не искали настоящих отношений; все, что нас интересовало, — убедиться во взаимной симпатии.

Телефон зазвонил около девяти. Кроме меня, дома была только мама. Она оторвалась от мытья посуды, чтобы снять трубку, потом передала ее мне, устремив на меня инквизиторский взгляд.

— Это тебя. Какой-то Шинго. Ты его знаешь?

Впервые парень звонил мне домой.

— Добрый вечер, Юка. Я тебе не помешал?

— Нет, ничуть, — ответила я, смущенная маминым присутствием.

— Ты меня помнишь? Я играю в баскетбол, мы виделись в спортзале.

Он говорил совершенно спокойно; я же, напротив, была сама не своя от волнения. Я никогда не осмеливалась даже мечтать о том, что кумир всех девочек колледжа позвонит мне. Номер телефона он наверняка нашел в школьном справочнике, но я и представить себе не могла, что он знает мое имя.

— Я не отниму у тебя много времени. Ты знаешь, один из моих друзей к тебе неравнодушен.

Эти слова подействовали на меня как холодный душ.

— Вот как?

— Не догадываешься, кто это? Он играет в волейбол и учится в одном классе со мной.

— Мне жаль, но… — промямлила я без всякого воодушевления.

— Понимаю, он не в твоем вкусе. Ну, хорошо, а есть кто-нибудь другой, кто тебя интересует?

Сейчас в его тоне ощущалась некая двусмысленность. Я бы охотно включилась в эту игру, но чувствовала, что мама за моей спиной не упускает ни слова из того, что я говорю. Она вернулась на кухню, но оттуда все было слышно. Телефонный аппарат был всего один, и я не могла уединиться.

— Мне сейчас не очень удобно об этом говорить.

— Хочешь, встретимся в спокойной обстановке? Ты свободна завтра на второй перемене?

Свидание! Уже один телефонный звонок мне домой был целым событием, а просьба о свидании превосходила все мои самые смелые ожидания.

— Кажется, у меня нет никаких особых дел, — ответила я, пытаясь скрыть панику. — А где мы встретимся?

— В библиотеке. Устраивает?

— Хорошо.

Я торопливо повесила трубку, чтобы он не успел заметить моего волнения.

Париж, август 1979-го

Часы на террасе Koнтрэскарп показывали семь. Жюльен скорее всего куда-то уехал — «Альфа-Ромео» возле дома не было. Я купила «Монд», но не смогла прочитать ни строчки. Заслышав шум проезжающего автомобиля, я каждый раз поднимала глаза; но это был не он.

Меня уже предупредили, что французы недостаточно пунктуальны. Однако я все равно не могла избавиться от беспокойства. Может быть, у Жюльена какие-то затруднения? Или он попал в аварию? Или вообще забыл о нашем свидании? Может быть, решил, что обойдется без меня? Впрочем, я даже не была уверена в том, что смогу его узнать. Я пыталась восстановить в памяти его черты, но без особого результата. Дело принимало почти анекдотический оборот.

Люди, пришедшие после меня, уже ушли. Я спрашивала себя, что думают официанты об этой растерянной иностранке, ждущей непонятно кого. Их безразличие казалось мне подозрительным; наверняка они исподтишка наблюдали за мной с холодным любопытством.

В семь тридцать я решила, что Жюльен уже не придет. Я заплатила за кофе и поднялась, как вдруг услышала его голос, окликающий меня по имени. Его силуэт, освещенный со спины, приблизился ко мне.

На нем был светлый пиджак, и выглядел он гораздо более элегантным, чем накануне.

— Хорошо провела день?

От этой непринужденно-дружелюбной фразы вся моя тревога тут же улетучилась. Я забыла все вопросы, которые лезли мне в голову, и всё снова пришло в порядок. Осталось лишь едва ощутимое напряжение. В эту вторую встречу я осознала свое тайное стремление. Мне хотелось нравиться Жюльену.

С некоторым облегчением приняла его идею пойти в кино. Мы просмотрели раздел повторных фильмов и остановили свой выбор на «Восьми с половиной» Феллини. В Токио я отказалась от просмотра этого фильма, обескураженная трехчасовой очередью. Жюльен видел его уже много раз, но никогда не yпускал случая пересматривать киношедевры.

Мы пошли в кинотеатр пешком, а по окончании сеанса отправились в итальянский ресторанчик, чтобы вновь погрузиться в атмосферу феллиниевской веселости. Когда мы, наконец, решили отправиться по домам, выяснилось, что последний поезд метро уже ушел.

Тротуары вдоль улочек Латинского кварта были узкими, и наши плечи постоянно соприкасались. Эти короткие контакты, пусть даже случайные, вызывали у меня лихорадочную дрожь. У входа в подземный переход Жюльен положил мне руку на плечо. Это был обычны защищающий жест, но сердце у меня заколотилось быстрее.

Мы подошли к автомобилю Жюльена, стоявшему в нескольких метрах от площади Контрэскарп.

— Ты меня отвезешь? — спросила я.

Он словно не расслышал вопроса и спросил в свою очередь: