Мы ехали часа два после восхода солнца, потом свернули в узкий каньон и отыскали затененное место, где можно переждать жару. Расседлали лошадей, дали им вдоволь покататься по земле, а потом напоили в маленьком родничке, который нам показал Рокка. После этого, выставив часового, легли отдохнуть.

Часовой был необходим, потому что апачи — искусные конокрады, хотя и в подметки не годятся команчам — те способны похитить лошадь прямо из-под седла. Нужно сторожить, в противном случае придется идти пешком, а в пустыне это означает неминуемую смерть.

В каньоне мы первым делом принялись искать следы пребывания здесь других людей. Человек, живущий в безлюдных краях, быстро учится читать следы так, как другие читают газету, и часто для него это оказывается гораздо более интересным занятием.

Он учится читать следы не только на земле, но и в воздухе, например, по облаку пыли на дороге можно определить, сколько в отряде всадников и куда они направляются.

По конскому навозу можно определить, кормили лошадь овсом или держали на подножном корме, а если так, то была ли это сочная трава прерий или растительность пустыни.

К тому же лошади оставляют разные следы: у каждой — характерные отпечатки копыт, в зависимости от силы удара и формы подковы и свойственного лишь ей аллюра. Мы обнаружили, что в каньоне никого не было по меньшей мере несколько недель.

Мы знали, что в Соноре в июне, июле и августе идут дожди — внезапно начинаются сильные ливни, которые так же внезапно заканчиваются, однако они прибивают пыль и наполняют естественные каменные резервуары, особенно часто встречающиеся в хребтах. Это углубления в камне, на протяжении многих веков расширявшиеся накапливающейся в них дождевой водой. После сильного дождя вода сохраняется там в течение нескольких недель и даже месяцев. Дождь прошел недавно, поэтому и в источниках, и в резервуарах должна быть вода.

Незадолго до захода солнца, бодрые и отдохнувшие после сна, мы снова оседлали лошадей. На этот раз впереди ехал я.

Вокруг высились заросли кактусов чолла и окотилло, а мы ехали по тропе меж ними. Это была древняя тропа, почти заброшенная. Время от времени мы останавливались и подолгу стояли, изучая окрестности и прислушиваясь.

Казалось бы, на открытой местности, которая лежит перед тобой, как на ладони, белому человеку не надо опасаться внезапного нападения индейцев. Однако, хорошо зная апачей, мы понимали, что буквально в нескольких ярдах могут прятаться двадцать индейцев, и никто их не заметит.

Мы ехали неспешно, щадя коней. Апачи, которые нередко загоняли своих лошадей, при необходимости могут проскакать за день шестьдесят — семьдесят миль, пешком они проходят тридцать пять — сорок. Примерно столько, сколько мы делали верхом.

Приблизительно через час после захода солнца мы въехали в небольшую ложбину, заросшую мескитовым кустарником, развели маленький костер из сухих веток и сварили кофе. Огонь костра надежно скрывали кусты, и мы с удовольствием выпили по кружке.

— Ну, и как ты считаешь? — вдруг спросил Рокка. — Всадник один?

— Ага, — сказал я. — Низкорослый мужчина или мальчик.

— Вы о чем толкуете? — спросил Баттлз.

— Мы едем по следу, — объяснил я ему. — Подкованная лошадь. Маленькая, но выносливая. С хорошим бегом, видно, росла в пустыне.

— Это индеец на краденом коне, — быстро решил Испанец. — Ни один белый не отправится в такую глушь.

Рокка с сомнением пожал плечами.

— Может, и так… не знаю.

Эти отпечатки копыт беспокоили меня, потому что тот, кто ехал впереди, вел себя осторожно, а значит, это был не индеец. Может быть, индейский мальчишка?

Когда в пустыне садится солнце, жара уходит вместе с ним, и на землю спускается прохлада. Приободрившиеся лошади пошли живее, словно почувствовав свежий воздух Сьерра-Мадре. Иногда мы останавливались, чтобы прислушаться.

За час до рассвета мы дали лошадям передохнуть. Рокка уселся на корточки за кустом меските и закурил, пряча сигарету в кулаке.

— Ты знаешь Бависпе?

— Да, мы выедем к ней у большой излучины, где она снова поворачивает на юг.

Тампико Рокка знал эти места лучше меня. В конце концов, он же наполовину апач и жил в Сьерра-Мадре. Баттлз задремал, а Испанец отошел подальше, чтобы вслушаться в ночные звуки. Я устал, мне было жарко и ужасно хотелось искупаться в реке, куда нам вскоре предстояло выехать, но я понимал, что вряд ли мне это удастся.

Рокка некоторое время молчал, и я улегся на песок, уставившись на звезды. Они казались такими одинокими там, в вышине, такими же одинокими, как мы, бродяги и перекати-поле, мужчины без домашнего очага и женщины. Если суммировать время, проведенное нами под крышей, то получится не больше четырех-пяти недель.

Таких, как мы, привычных к бродяжничеству, обстоятельства принуждают сбиваться вместе, как это произошло с нами в Юме. И вот теперь три человека рисковали жизнью, чтобы помочь мне, но таковы уж люди на Диком Западе. И я на их месте поступил бы так же.

Мы отправились в путь, когда на востоке стала разгораться заря. Постепенно в серой мгле вырисовывались силуэты кактусов и грозные уступы скал. Мы молча ехали цепочкой, пока небо над головой не обрело желтоватый цвет. Только тогда мы отыскали укромное местечко, где можно развести костер и приготовить скудный завтрак.

Костер мы разложили в яме под мескитовым кустом, густые ветви которого не только заслоняют огонь, но и рассеивают дым, хотя от сухого топлива дыма почти не бывает. Теперь горячей пищи мы отведаем не скоро. Если не случится ничего непредвиденного, завтра мы выедем к Бависпе и, переправившись через нее, окажемся в самом сердце земли апачей. Они будут окружать нас со всех сторон.

Апачи, загнанные на скудную, суровую землю, ничего не выращивали, промышляя набегами и грабежами.

Принято считать, что индейцев погубило нашествие белых, и в этом есть доля правды, поскольку индеец не мог вести привычный образ жизни па отведенных ему десятке или сотне акров. Ему нужны обширные охотничьи просторы. Земля, на которой способны расселиться десять тысяч фермеров, может прокормить лишь с полусотни индейцев.

Однако в действительности беды индейцев начались с того самого момента, когда первый из них взял в руки винтовку. Индейцев погубили торговцы, продававшие им вещи, которые они не могли делать сами. Они попали в зависимость от белого человека, который продавал им патроны и оружие.

Приятно было сидеть здесь, ощущая прохладу раннего утра, вдыхая запах костра, жарящегося бекона и хорошего кофе. Хотя мы тщательно разведали окрестности, все же мы рисковали.

— Сколько лет мальчику? — вдруг спросил Испанец.

— Пять, кажется, или около того.

— Ты думаешь, он еще жив, Тамп? — вступил в разговор Баттлз.

Рокка пожал плечами.