Красовский: Сперва вы говорите, что гитлеровские понятия – риторика самой отсталой части, а потом – что ничего в этом дурного нет.

Альбац: Так, ребята, давайте закончим. Я спорить с вами, Антон, не буду.

(Красовский резко отодвинул чашку. Чашка едва не упала со стола, Собчак испуганно начала извиняться.)

Кристина с любопытством наблюдала за происходящим. Может, думала она, сейчас эта женщина зарежет этого идиота ножницами? Хоть что-то будет любопытное. Ее ожидания были оправданны лишь отчасти. В разразившейся за этим сцене не было крови, зато можно было разобрать отдельные визгливые реплики Красовского («Вы способны только хамить! Вы мне шесть раз сказали, что я полное говно!»).

Среди них Кристине могла бы понравиться почти буквальная цитата из монолога Луиса Альберто «“Выйдите отсюда” будете своей прислуге говорить!». Вскоре наши герои оказались на весенней московской улице.

– Красовский, ну ты совсем обалдел! Это непрофессионально – так себя вести. – Собчак нервно теребила автомобильную зарядку для айфона. – Нельзя поддаваться на провокации.

– Ненавижу вас, ненавижу! – задыхался Красовский. – Пусть всегда будет Путин. Пусть всегда будет Сечин. И Тургенев работал в «Колоколе», и Ленин писал про войну, и закон сообщающихся сосудов – это физика! Физика!!!

– Успокойся. Завтра, кажется, нам с тобой в Кремль идти.

– Дозвонилась до Суркова? – удивился Красовский. – Я не хочу в Кремль.

– Нас туда и не пустят. Только девочка. А пока в ночи поедем ужинать с Просвирниным. Нужно же как-то и твоих друзей Кристине показать? Тесак, увы, недоступен, так что будет «Спутник и погром».

Где могут встречаться настоящие либералы с идеологом русского национализма? Ну, конечно же, во дворце. Во фраках. Разве можно о хачах – и без фраков?

– Ну я ж говорил, что не налезет, – основатель проекта «Спутник и погром», корежась, пытался хотя бы не порвать пиджак.

– Ну как же ты, Егор, так отожрался? – расстроился Красовский, оказавшийся в итоге единственным опингвиненным собеседником.

– Это я еще похудел на восемь кило. С вами похудеешь вообще, – Просвирнин плюхнулся на стул перед камином. Кристина в парчовом платьице с любопытством села напротив.

* * *

Собчак: Кристина, скажи, у тебя в классе ребята в основном по национальности русские?

Кристина: Ну, у нас мальчик есть. Он темнокожий.

Собчак: Прямо черная кожа у него?!

Кристина: Его зовут Элвин. Он три языка изучает: русский, потом немецкий и азербайджанский. Элвин у нас обычно дерется.

Собчак: Понятно. А он тебе нравится?

Кристина: Нет.

Собчак: Почему?

Кристина: Потому что он темнокожий.

Собчак: Кристиночка, кто-нибудь из учителей не рассказывал вам, что на самом деле люди из разных стран, независимо от цвета кожи, разреза глаз и языка, на котором они говорят, – они все равны?

Кристина: Я знаю, просто он еще учится на двойки.

Просвирнин: Вот в этом проблема. Либеральные диалоги звучат красиво, возвышенно, а когда переходишь к конкретному Элвину – то «двойки и дерется». Идеология национализма в том, что это идеология реализма. В Америке национализм привел к созданию мировой супердержавы.

Собчак: Простите, но Америка как раз классический пример мелтинг-пота, где перемололись все национальности.

Просвирнин: Это и есть национализм – когда людей ассимилируют в американскую нацию. Просто у нас национальностью называют то, что во всем остальном мире называют этничностью.

Собчак: В этом смысле я согласна. Почему тогда и нам всем не быть россиянами?

Просвирнин: А каковы квалифицирующие признаки россиянина? Что касается русской нации – это, конечно же, великая русская культура, великая русская история, великий русский язык. А что такое основа россиянской нации?

Собчак: Все то же самое. Просто это называется «Россия».

Просвирнин: Тогда у нас получается, что значительная часть Кавказа – не члены россиянской нации, да? Они с трудом говорят на русском языке, они совершенно отрицают русскую культуру и русскую историю.

Собчак: А если это человек, который живет здесь, говорит прекрасно на русском, но его зовут Умар Джабраилов?

Просвирнин: А кто-нибудь самого Умара Джабраилова спрашивал, он себя русским считает?

Собчак: Сейчас спрошу. «Кем ты себя ощущаешь – россиянином или чеченцем». (Пишет SMS.)

Красовский: Нет-нет, русским или чеченцем.

Собчак: «Русский» – плохое слово, ребята.

Красовский: «Русский» – плохое слово! Что и требовалось доказать. (Кристина, сидевшая до этого перед камином, с интересом взглянула на взрослых.)

Собчак: Мне кажется, приписывать характеристики всей нации – это начало фашизма.

Просвирнин: Простите, если у нации нет характеристик, то нации не существует.

Красовский: Какие общие характеристики у русской нации?

Просвирнин: Для русских в силу достаточно долгой зимы и достаточно холодного лета характерна психология долгого бездействия, сменяющаяся очень быстрой авральной работой. Двадцать лет спали на печи, тут – раз! – проснулись, давайте Крым присоединять.

Собчак: Какие еще характеристики?

Просвирнин: Огромная нечувствительность к потерям, делающая русских практически идеальными солдатами.

Собчак: Третье.

Просвирнин: Это, конечно, фатализм и равнодушие к смерти. Давайте посмотрим на реакцию на теракты в России: да, скорбь, все плачут, но никаких последствий. Отменили выборы губернаторов и все. Это звучит, простите, почти комически.

Собчак: Ну, вот вы говорите, фатализм и отсутствие страха. Но вот напугали всех этой Болотной, посадили пару десятков человек, и все затихло.

Просвирнин: Какое отношение русские имели к Болотной? Отличие Болотной от Майдана очень простое: на Майдане был украинский национализм, а на Болотной русского национализма не было.

Красовский: Подождите секунду…А почему мы решили, что кто-то испугался?

Просвирнин: Там кто-то со сцены орал «хватайте вилы, пошли бить ментов»?

Красовский: Кто-то вышел и сказал: «Мы не будем договариваться с Путиным». Я в тот момент наблюдал все это со стороны, но люди, с которыми я потом работал, в это время находились в Кремле, и они уже собирали вещи. Минаев публично рассказывал, что приехал в «админку» и, говорит, там были пустые коридоры, на третьем, на шестом. Люди просто тихо начали уходить, как в 1991-м. Все перепугались нереально.