Собчак: Хорошо. На Болотной не было русского народа. Я хочу, чтобы это было зафиксировано.

Просвирнин: На Болотной по большей части были читатели журнала «Сноб». Я не думаю, что они русские люди.

Собчак: Вот по этому принципу, что они читают «Сноб»?

Просвирнин: Слушайте, я открыл сегодня «Сноб», там половина текстов про Украину, и все в стилистике немецкой листовки: «Рус, сдавайся. Бросай винтовку, у тебя нет ни единого шанса выжить». Это значит, люди не ассоциируют себя с русской нацией. Видите ли, принадлежность к русской нации – это политический контракт между индивидуумом и нацией. Этот контракт может заключаться, а может разрываться. Ксения, если вы сейчас напишете о сборе средств в помощь семье Павла Губарева, народного губернатора Донецкой области, которого сейчас посадила СБУ, – я думаю, что значительная часть людей, которые раньше распространяли слухи о вашем еврейском происхождении, тут же признают вас русской.

Красовский: (к Собчак) Зато твои еврейские друзья не будут с тобой общаться.

Собчак: Еврейское происхождение мешает человеку стать русским в нашем государстве?

Просвирнин: Человеку мешают стать русским крики «Рус, сдавайся!». Вы можете стать русским человеком, если будете отстаивать интересы русской нации.

Собчак: Я поддерживаю, например, то, что сейчас происходит в Крыму.

Красовский: И я.

Просвирнин: Плюс десять очков к русскости.

(У Собчак с Красовским в кармане лежали билеты в Крым, так что плюсы к русской карме были им нелишни. Кристина устало дожевывала торт. Был второй час ночи.)

Красовский: Скажи, пожалуйста, а какое будущее ждет Кристину, когда ей будет двадцать лет?

Кристина: Да, какое будет будущее?

Просвирнин: Хорошее. Наши победят.

Красовский: Не ври. Скажи, пожалуйста, Кристина, а тебе хотелось бы, чтобы следующим президентом нашей страны был… Как твоего этого одноклассника зовут? Элвин? Такой как Элвин. Или ты хотела бы, чтобы президентом был русский?

Кристина: Русский.

Собчак: (поперхнулась) Я протестую.

Красовский: Почему тебе хотелось бы, чтобы президент был русский? Просто скажи, что ты думаешь.

Кристина: Я просто хочу, чтобы президент был такой же, как и…

Красовский: И ты? И большинство твоих одноклассников?

Собчак: Хватит подсказывать девочке. То есть ты бы хотела, чтобы президент был россиянином?

Просвирнин: Русским.

Кристина: Президент должен быть таким же, как Россия.

Красовский: А какая страна Россия?

Кристина: Хорошая.

Красовский: А вот ваша учительница в классе как говорит про наш народ – россияне или русские?

Кристина: Русские.

Собчак: Русские. Понятно. Хорошо.

Красовский: Белый город. Великая Вологда.

Просвирнин: Надо переезжать в Вологду, конечно.

Собчак: Какая красивая девочка. Кристин, спасибо тебе большое.

Просвирнин: Какое-то у вас, Ксения, траурное лицо стало.

Собчак: Почему траурное? Ну, пока она ребенок. Естественно, она так говорит.

– Мы обещали показать ребенку Кремль, – Красовский победительно улыбался. – Что там великий Слава?

– Ну что, я послала ему вопросы, а он отказался. Написал: «Наличие четвертого вопроса делает мое участие в проекте невозможным. Есть корпоративная этика. Есть».

– Боже, о чем ты его спросила-то?

– Спросила, можно ли любить Родину и ненавидеть Путина.

– Ну, молодчина. Пойдем возьмем интервью у Аллы Гербер.

– Зато Джабраилов прислал ответ. «Я считаю, – сообщал Умар, – одновременно себя и чеченцем, и россиянином».

– Ну как все они, как все. Только я тут честный русский, – вздохнул Красовский, пиная брусчатку Красной площади. Кристина с Ксенией стояли в толпе налетевших на них детей. «Ксения, мы вас любим», – кричали дети.

– Красовский, попрошу это зафиксировать. Маленькие гаденыши меня любят, – крикнула Собчак.

По соседству всеми пятью рубиновыми звездами светила людям главная корпорация страны.

Ну кто же тогда мог знать, к чему приведет авантюра с присоединением Крыма по-быстрому, в обход всех международных норм? Многим, и мне в том числе, казалось, что можно только порадоваться за крымчан, которые вроде бы в большинстве своем все-таки этого хотели. В какой-то момент я даже была готова рукоплескать российским властям – хотя бы за то, что все обошлось без кровопролития. Это сейчас я могу увидеть ситуацию в более широкой перспективе… а потому всплескивать руками, вскрикивая «Ну как же так вышло?!» и «Что же теперь делать?!», порой представляется мне единственной адекватной реакцией.

Мы приехали в Крым, когда никто еще не понимал, что все происшедшее – не просто повод наделать футболок с принтами, прославляющими подвиги «вежливых людей», а историческое решение, расхлебывать последствия которого придется как минимум всей Европе, не говоря уже о поколениях – дай бог, чтобы не больше двух – россиян. Наталья Поклонская казалась нам тогда милой и смешной, опасения проживающих в Крыму украинцев – преувеличенными, верноподданнический восторг определенных слоев населения – вполне естественной реакцией на резкий поворот истории.

Я прошу читателей не судить нас строго. В те дни весной 2014 года мы увидели Крым так. А поехать туда еще раз и проверить тогдашние ощущения мы не можем: это было бы нарушением законодательства суверенной Украины.

В начале было слово. И дал его мужчина, о котором, в сущности, не было известно ничего. Только имя – Саша. Сашу рекомендовали в очень авторитетной и значимой организации как человека порядочного и ответственного, но – главное – решающего любые крымские вопросы.

– Ксения, вы с Антоном можете приезжать на референдум безо всяких опасений, мы вам все организуем. Даю слово. И на участки отвезем, и с правильными людьми повстречаем. – Голос в телефонной трубке звучал перспективно.

– А с Чалым нам интервью организуете? – нагло поинтересовалась у Саши Собчак.