– Боже, Ванька её на втором курсе носил. Она на нём едва ли не до колен болталась. Кофе будешь?

                Мужчина кивает, подхватывает на руки задремавшую Зефирку и садится на стул, а я достаю с полки вторую кружку.

                Ну что сказать? Мы вроде как неплохо ладим. Секретами, конечно, не делимся (ведь я человек скрытный, а он ничего о себе не знает), но парой сотен слов за сутки обязательно перекидываемся. О ерунде говорим и терпеливо ждём, когда же его разум уже включится в работу: проснётся после затяжной спячки, отроет в своих глубинах важную информацию и, наконец, выдаст хоть что-то  о его прошлой жизни. Пока безрезультатно.

                – Как спалось, Семён? – я опускаю перед незнакомцем дымящуюся кружку и внимательно слежу за его реакцией. Ну вот, как обычно, ни один мускул  на мужском лице не дрогнул! Только губы растянулись в кривой усмешке, а пересечённая затягивающейся раной бровь насмешливо изогнулась.

                – Спалось отлично, а я, слава богу, никакой не Семён.

                – Чем это тебе Семён не угодил?

                Он как-то неопределённо ведёт плечами, а я тяжело вздыхаю, ведь за эти дни уже кучу имён перебрать успела. Кажется, никого не упустила, а всё без толку.  Нет, есть, конечно, одно,  но я до сих пор боюсь его примерять на своего квартиранта. Вдруг сядет как влитое? А ещё одного Миши, пусть и не Васнецова, моя нервная система точно не выдержит.

                – Ладно, с завтрашнего дня начнём перебирать восточные. Вдруг ты какой-нибудь Арам или Давид?

                – Главное, чтоб не Акакий или Прокопий, – мужчина ухмыляется, пряча слабую улыбку за поднесённой ко рту чашкой, а я подпираю щёку кулачком – хорошо мне.

                Вот сидит человек израненный, потерянный, думает это я его спасаю, а на деле… Плакать он мне не даёт. Бродит по моей квартире и даже не подозревает, что своей задумчивой мятой физиономией отвлекает меня от грустных мыслей.

                Миша ведь сгинул, словно и не было его никогда: ни поцелуев его, ни рук на моём обнажённом теле, ни мятых простыней, навсегда потерявших его запах после убойной дозы кондиционера. Только халат и остался, как напоминание, что, поддавшись собственному безумию, я чуть добровольно не согласилась на роль карманной собачки: захотел – поманил, надоело – бросил.

Наверное, пока я здесь нянчусь со своим болезным, упорно отгоняя подальше назойливые воспоминания, мой самый страшный кошмар налаживает отношения с Кариной… Она, конечно, и бровью не повела, когда мы с моим безымянным соседом заявились в её клинику, но моё зашедшееся в безутешном вое сердце испуганно пропустило удар – знает она. И о том, что было у меня с её бывшим мужем, и о том, чего уже никогда не будет.

Засматриваюсь на снимок Тото, висящий в беленной рамке аккурат по центру стены, и так глубоко погружаюсь в болезненные воспоминания о любимом мужчине, что не сразу ощущаю блуждающий по моему лицу задумчивый взгляд карих глаз. А они карие. Пусть белки до сих пор красные, но стоило отёкам немного сойти, как я без труда определила их оттенок – горячий шоколад. И волосы у него чёрные как смоль, так что может и впрямь пора обратиться к Востоку?

– Чего? – зажимаю губами чайную ложку, которой вот уже пару минут мешала давно растворившийся в кофе сахар, и удивлённо на мистера Икс смотрю. А он плечами пожимает:

– Ничего, спросить хотел.

– Так спрашивай.

Только, пожалуйста, не о мужчинах. Стыдно же – четыре дня сосуществуем рядом, а мне ни одного звоночка от кавалеров не поступало. Как бабка-кошатница, ей-богу!

– Что это за собаки?

Фух, пронесло! Даже и не заметила, что от волнения задержала дыхание! Теперь с облегчением выдыхаю, одновременно с собеседником глянув на десяток хаотично развешанных над столом снимков, и, горделиво задрав свой нос, произношу:

– Моя личная доска почёта. Их я смогла пристроить в семьи. Правда, не всех с первого раза, но сейчас, – переплёвываю через плечо, тут же постучав кулачком по столешнице, – с ними всё хорошо.

Только Тотошке не повезло, но последние годы его жизни по всем собачьим меркам были прекрасны.

– Этих тоже скоро раздашь?

–Надеюсь, – слежу за тем, как его большая ладонь зарывается в пушистую белую шерсть, и невольно улыбаюсь. – Ты ей нравишься. Она редко так спокойно сидит на руках. Даже у меня.

Васнецова так вообще избегала. Чувствовала, наверное, что ему не до этого: сюда он приходил вовсе не за разговорами о тяжёлой судьбе бездомных животных…

– Ладно, мне на работу пора, – горе-бизнесмен как-никак! – Про лекарства не забудь и синяки мазью намажь. А вечером меня рано не жди, я с Таней за город поеду. Говорят на трассе уже несколько дней пёс ошивается.

– И вы его забрать решили?

– Ну да, пропадёт же! – смеюсь над тем, как его челюсть медленно ползёт вниз, и, наспех проглотив бутерброд, вытираю руки о полотенце.

Это нормально. Вполне закономерная реакция на наш с Пермяковой альтруизм. Пока люди вздыхают, лайкая грустные посты об очередной потеряшке, мы дело делаем. И, хочется верить, полезное.  

– Саш! – слышу уже в дверях кухни и оборачиваюсь к незнакомцу, смущённо почёсывающему затылок. – А с вами можно?

– Куда?

– Собаку спасать… А то я в четырёх стенах скоро свихнусь.

Вот дела! Рука огромная, мощная, забита татуировкой; безразмерная футболка далёкой Ванькиной юности едва ли по швам не трещит; поношенные спортивки плотно обтягивают крепкие мужские бёдра, а на лице синяков пять не меньше… В общем, бандитско-дурацкий вид, а он в волонтёры податься решил! До того огорошил меня своей просьбой, что я дольше положенного пялюсь на его разукрашенный бицепс!

– Как с нами? – ещё и переспрашиваю, как дурочка, зачем-то кивая на его незатейливый «рукав».

– За компанию. Трасса же, а темнеет рано. Вдруг помощь моя пригодится.

Логично. Только кивнуть я не успеваю, ведь он растягивает губы в улыбке, укладывает довольную кошачью морду на своё крепкое плечо, и, всё так же поглаживая Зефирку, выдаёт:

– Смешная ты, Саш. Когда домой к себе пустила, даже глазом не моргнула, а как с собой на дело взять, так слишком татуированный.

И то правда! Чего это я? Отступаю в коридор, пятясь спиной по направлению к спальне, и пока не успела передумать, соглашаюсь:

– В шесть у подъезда, ключи на гвоздике. Только шапку пониже натяни, а то у нас в доме старики мнительные в это время своих собак выгуливают. Потом пустят слух, что я к себе домой бандюгана пустила.

– Так я разве похож? – Зефирку целует во влажный нос, а указательным пальцем свободной руки тычет на скуксившийся смайлик на груди.

Ни капельки!

– Ещё как! – и дверь в спальню закрываю, по привычке подпирая шваброй. Одеваться пора, рабочий день вот-вот начнётся.