смущающегося юношу (Максим и спустя много лет не потеряет способность душно краснеть, смущаться и разводить руками, когда ситуация будет не его родной). Привела ко мне, тогдашнему главному редактору, со словами: говорят, талантлив, давай проверим, ведь по первому материалу всегда все видно…

— Максим, — сказала я, — завтра в Ленинграде открывается вторая выставка Ильи Глазунова. Сделайте материал…

— Как? — покраснев, спросил Максимов.

— Видите ли… — осторожничала я с новым автором. — С одной стороны, сам Глазунов. С другой — абсолютный… полный…

— …Китч, — подсказал Максимов.

— Да, — обрадовалась я. — С одной стороны, хорошая техника, с другой…

— …Бисер и жемчуга, — подхватил Максимов.

— Именно! — совсем уж обрадовалась я. — С одной стороны, прекрасные иллюстрации к романам Достоевского. С другой…

— …Портреты Брежнева и Индиры Ганди, — подсказал Максимов.

— Максим, пишите заявление о приеме на работу, — облегченно сказала я. — Мы вас берем без испытательного срока.

О его первом материале потом говорил весь художественный мир города.

Культурный Макс

Он поднял отдел культуры «Смены» на недосягаемую высоту. На стремнине тех лет в газете благодаря Максу печатались произведения Алданова, Горенштейна (Максимов стал литературным душеприказчиком этого гениального русского писателя, жившего в Берлине), Тэффи, Лимонова (живущего тогда еще в Париже и даже не печатавшегося в «Совраске»; до «Лимонки» вообще было еще далеко)… Он открыл в «Смене» рубрику «Поздние петербуржцы», где опубликовал антологию поэзии, созданную литературным критиком Виктором Топоровым. Пожелтевшие вырезки из газеты тех лет хранятся у многих петербуржцев, кому сегодня за пятьдесят.

А потом из «Смены» он вдруг неожиданно ушел в АЖУР, где работало уже много сменовцев тех лет.

Это был шок для многих его городских коллег. И для меня — в том числе. Максим никогда не был брутальным (мне даже кажется, что он в некотором роде даже слегка комплексовал по этому поводу). Но отсутствие имиджа «мужицкого мужика» он с лихвой покрывал имиджем образованнейшего человека. Это не укладывается в голове, но он читал все книги, которые издавались в этой стране и за ее пределами, он был на всех премьерах в кинотеатрах и театрах этого города, он был знаком со всеми известными и малоизвестными актерами, сценаристами, режиссерами всего культурного пространства Петербурга, дружил с Хвостенко, с Наташей Медведевой, с Кругом…

Максим при этом был в некотором роде снобом. «Как же можно не знать эту песню?» — разочарованно пожимал он плечами. «Не видели этот фильм?» — от этой его фразы хотелось провалиться со стыда в Австралию. Он тянул за собой, он был некой нашей планкой. При этом Максим был щедр в своих знаниях. Хочешь послушать «Орландину» в исполнении самого Хвоста? Вот тебе кассета. Не читали «ответку» Эдичке «Это я, Елена!»? Пожалуйста, только с возвратом. Хотела познакомиться с Наташей Медведевой? Наташа, заходи…

Без Максима не обходилось ни одно корпоративное мероприятие АЖУРа. Он писал сценарии местных спектаклей, тексты песен. Он лицедействовал сам и заражал этим нас. Когда мы чувствовали, что накал праздника затухает, кто-то непременно выкрикивал: «Макс, а спой „Мурку“, как ее поют на Брайтоне». И он, не кокетничая, брал в руки гитару: «Ван лец гоу на дело ай энд Рабинович… хау, моя Мурка! Хау, моя дарлинг!.. Хау, моя дарлинг, энд гудбай»…

Мы плакали от хохота. А сейчас плачем, что он никогда нам так смешно не споет.

Все о криминале

В АЖУРе неожиданно для всех Макс стал заниматься журналистскими расследованиями. И в основном — криминальными. Ему была интересна психология людей, ходящих по грани закона и иногда преступающих его, он пытался докапываться до сути.

Максим был очень дисциплинированным человеком и в этом новом спектре своей деятельности четко усвоил главное правило безопасности журналиста: журналист-расследователь не может быть единственным носителем важной информации, иначе он станет приманкой для злоумышленников. Может быть, те, кто задумал свое черное дело два года назад, не знали о том, что Максим был отличником? Похоже. Потому что иначе как два года назад мог Максим Максимов, работавший в то время корреспондентом журнала «Город», вдруг исчезнуть средь бела дня?

Нас в АЖУРе до сих пор корежит, что спохватились по поводу исчезновения Макса только через девять дней — 7 июля. Как будто Максим мог откосить от работы и уехать куда-нибудь с бабами загорать. Мог — и с бабами, и загорать, но не в рабочее время. Таким был Максим.

АЖУР приступил к расследованию с первого дня — 7 июля. Мы не знали мотивов исчезновения, поэтому хватались за любую версию. Из-за денег (Максим собирался покупать квартиру)? На почве ревности (интеллигентный очкарик нравился многим)? Была у нас и такая красивая и позитивная («женская») версия: Максиму по каким-то причинам надоело просто так жить среди нас, он изменил внешность и уехал далеко-далеко, туда, где всегда светит солнце и где синее море. Ведь исчез однажды в Ленинграде загадочным образом его любимый театральный режиссер Ефим Падве. И те, кто хоронили Падве, до сих пор не уверены, что хоронили именно его. И даже сегодняшний режиссер Молодежного театра Семен Спивак говорит: «Может, он ушел, изменил облик?»

Не хочется повторяться, но АЖУР долго параллельно с правоохранительными органами вел собственное расследование исчезновения Максимова. Мы установили премию человеку за любую информацию о Максиме. Так нашли его машину (но это, к сожалению, не помогло в расследовании). Мы провели «поквартирный» обход офисов в районе, где нашли эту машину. Мы изучили поминутный маршрут движения по городу Макса в тот последний его день. Мы выяснили, с кем общался Максим в тот день, что писал на компьютере и кому…

Мы знаем все

А теперь — самое страшное.

Сегодня мы точно знаем, что Максим не просто исчез. Его убили. Убили цинично, заранее спланировав преступление. Убили из-за профессиональной деятельности. Из-за журналистского расследования, которое он вел в те дни два года назад. Сегодня мы знаем картину этого преступления в деталях: кто, когда, как, за что… Мы надеемся, что преступникам все-таки будут предъявлены обвинения. И тогда можно будет рассказать все. И показать морды этих ублюдков. В память о Максиме. Замечательном друге.

Однажды…

…Мы в «Смене» поссорились с Максимом. Из-за антологии Топорова «Поздние петербуржцы». Максим принес мне в кабинет очередную подборку поэзии. Кажется, это был Кузьминский. Там не было мата и просто сквернословия. Но там была такая завораживающая непристойность! Меня как горячим кипятком ошпарили. «Как вы смели, Максим (мы до последнего дня были с Максимом на «вы»), мне, молодой женщине, принести