Правда, внутренний голос тотчас строго напомнил ей, что на сумму, которую она так легкомысленно истратила на билет, можно было бы накупить много разных полезных вещей. Например, упаковку из двенадцати стаканчиков йогурта, четыре пакета апельсинового сока или большую бутыль молока, а уж гамбургеров…

Запыхавшись от быстрого бега, Мэгги влетела в вагон, выбрала место у окна и села. Салон электрички оказался почти пустой: в дальнем конце сидели лишь мужчина и женщина. За минуту до отправления поезда и спуска в туннель Мэгги успела окинуть печальным взором унылый пейзаж, а потом в вагоне стало темно. В туннеле горели редкие тусклые лампочки, ничего не было видно, и Мэгги снова ощутила острый приступ одиночества. Она одна, наедине со своими бедами, которые обрушиваются на ее голову подобно бурным потокам воды или сильному камнепаду.

"Нет, надо думать о чем-то хорошем", – напомнила себе Мэгги, но ее невеселые мысли крутились вокруг Тима.

Он болен, вечером у него была температура, а она вместо того, чтобы наплевать на угрозы начальника и остаться дома, вверила его заботам миссис Уивер. Конечно, соседка прекрасно относится к Тиму, да и он тоже ее любит. Мэгги на мгновение закрыла глаза и представила, как сейчас Тим сидит на коленях пожилой соседки, а она читает ему вслух книжку "Любопытный Джордж". И все-таки, кроме Мэгги, у Тима никого нет…

А если ее уволят, как обещает мистер Бриннон? Что тогда делать? Мэгги вздрогнула. Как она будет воспитывать Тима? На что жить? Чем платить за квартиру? Возвращаться домой, к родителям? Но подобная перспектива приводила ее в уныние. Искать другую работу? Где?

К глазам Мэгги снова подступили слезы, и она вдруг с удивлением вспомнила, что не плакала уже очень давно. Когда же последний раз?.. Год назад, когда умер Билл и его жена Милли собралась продавать дом, в котором Мэгги с Тимом снимали две маленькие комнатки. Да, она плакала на похоронах Билла, но больше ни разу, хотя поводов для слез у нее было больше чем достаточно.

После похорон Билла она даже нашла в себе силы подбодрить Милли и сказать, что понимает ее решение продать дом. И потом Мэгги тоже больше не плакала ни разу: ни когда навещала старую больную Милли в доме престарелых, ни на кладбище, когда провожала Милли в последний путь…

"Слезами горю не поможешь", – повторяла Мэгги, когда ей было особенно тяжело, и заставляла себя думать о чем-нибудь хорошем. Например, о Тиме или о прекрасном будущем, каким она себе его представляла. Но мысли о сыне, к сожалению, влекли за собой переживания по поводу его слабого здоровья и отсутствия у него отца, а восхитительные картины жизни в собственном доме, в деревне, на свежем воздухе мгновенно сменялись воспоминаниями о маленькой неуютной квартирке в пригороде Сан-Франциско, западном Окленде, которую они сейчас с Тимом снимали. В общем, Мэгги с трудом удавалось бороться со слезами, но кое-каких успехов она в этом деле все-таки достигла.

Сидя в электричке и глядя в темный туннель, Мэгги вновь ощутила почти забытое пощипывание в носу, затем к горлу подступил комок, глаза наполнились слезами и… годовая борьба с собой была проиграна. Мэгги слегка наклонила голову и поднесла ладони к лицу, словно собиралась читать молитву, затем убрала руки, попыталась придать лицу каменное выражение и уставилась в темное вагонное окно. Но слезы тонкими струйками уже сбегали по щекам к подбородку и шее. Мужчина и женщина, сидящие в дальнем конце вагона, не обращали на странную пассажирку никакого внимания, и Мэгги снова закрыла лицо руками и громко разрыдалась.

Мэгги очнулась, когда поезд подъехал к станции "Площадь Согласия", остановился и вагонные двери бесшумно раздвинулись. Она встрепенулась, вскочила с сиденья и заторопилась к выходу. Вышла из подземного перехода и зашагала вверх по улице, в конце которой стояло здание, где размещался офис доктора Голдинга.

Спустя час после визита к психотерапевту Мэгги медленно шла обратно к станции, с которой поезд отправлялся назад в Окленд, и с удивлением оглядывалась по сторонам. Любовалась нарядными, облицованными белым мрамором фасадами больших магазинов, улыбалась при виде аккуратно подстриженных деревьев, росших на тротуарах, рассматривала яркие плакаты-рекламы концертного зала "Симфония", трепетавшие на ветру.

"Когда я последний раз была на концерте или в театре? " – мысленно спросила себя Мэгги и печально усмехнулась.

Мимо проносились яркие зелено-желтые автобусы, на боках которых красовалась реклама кафе-кондитерской Альфреда Шиллинга, и Мэгги, глядя им вслед, задала себе следующий вопрос: а в кафе она когда была в последний раз? Она представила нарядный зал, где подают необыкновенно вкусные изделия из шоколада, и снова улыбнулась. Как, должно быть, там интересно, в этой кондитерской! И находится она на Маркет-стрит, неподалеку от ее работы, а она никогда туда не заглядывала. Мэгги глубоко вдохнула весенний воздух, настоянный на запахах только что подстриженной травы и моря, и ускорила шаг.

До прибытия электрички оставалось несколько минут, и, чтобы скоротать время, Мэгги села на скамью и достала из сумочки маленький альбом для рисования и карандаш. Она всегда носила их с собой, вот только за последний год не воспользовалась ни разу. Теперь они опять пригодились, и Мэгги дала себе слово, что отныне будет регулярно делать зарисовки понравившихся ей людей и предметов.

Перед мысленным взором Мэгги возникло лицо доктора Голдинга, и через мгновение в альбоме появился карандашный набросок. Мэгги заулыбалась: да, доктор Голдинг получился неплохо. Коротко стриженные светлые волосы, задорный вихор на лбу, маленький шрам под левым глазом, большие выразительные глаза, тонкие, едва заметные морщинки вокруг рта, волевой подбородок. Очень похож.

Мэгги перевернула страницу альбома, на миг закрыла глаза, пытаясь восстановить в памяти образ ассистентки доктора Голдинга, а затем начала рисовать. Черные волосы, собранные на затылке в пучок, темная гладкая кожа лица, высокие скулы, миндалевидный разрез глаз, тонкие выщипанные брови… полные, красиво очерченные губы, накрашенные помадой цвета спелой сливы. Тут она вспомнила немного надменный взгляд ассистентки доктора Голдинга, которым та наградила влетевшую в приемную Мэгги – в слезах, с красным распухшим носом, – и постаралась запечатлеть этот взгляд на рисунке. Получилось.

"Чем я могу вам помочь? " – зазвучал в ушах Мэгги голос этой женщины, и ей показалось, что интонации были сочувственные, а не надменные.

Увидев приближающуюся к платформе электричку, Мэгги убрала альбом и карандаш в сумочку, повесила ее через плечо и поднялась со скамейки. Плакать больше не хотелось, думать о неприятностях – тоже, а вот теплое чувство в груди, которое она впервые ощутила после визита к доктору Голдингу, осталось и, похоже, исчезать не собиралось.

Скорее бы наступил четверг!

Джейк остановил машину на опушке небольшой дубовой рощицы, как всегда, когда возникала необходимость побыть одному и обдумать какую-нибудь серьезную проблему. Он любил это место – красивое, тихое, уединенное – и никогда не возил сюда на прогулку Линдси, равнодушно относящуюся к природе. Джейк выключил мотор, опустил стекло и несколько минут смотрел из окна, любуясь могучими вековыми дубами и слушая журчание маленькой быстрой речки, бегущей по камням.