«Тимоша считал совершенно законным существование хозяина на своём заводе, как я никогда не собирался национализировать газету, в которой я работал, и даже назначать редактора, который, по тем временам, учил меня, как надо писать. Мы были, как говорит русский народ, „уважительными людьми“, „истовыми“, и над нами, и над обломками тысячелетнего нормального общественного строя поднялась муть неистовых людей, людей лишённых уважения к чему бы то ни было в мире. Мы вовремя не истребили этих неистовых людей. Не догадалась вовремя истребить их и „реакционная“ полиция. Мы проворонили»…

Враждебное отношение к большевикам побудило Ивана и Тамару покинуть пусть плохонькое, но обжитое семейное гнездо и отправиться в рискованный путь из красного Петрограда в Киев, на белый юг.

В статье «Пути, ошибки и итоги», которая была опубликована в 1939 году, Иван подробно описал своё участие в антибольшевистской борьбе: «Потом была работа на Белую армию и с Белой армией. Побег из Москвы на Украину, авантюрное путешествие из гетманского Киева в красный Питер. Побег из красного Питера с семьёй Калинниковых в тот же Киев. Побег из петлюровского Киева в белую Одессу. Командировка из белой Одессы в красный Киев. Подпольная работа в красном Киеве. Секретные сводки отдела осведомления Совнаркома, которые доставала Тамочка. Секретные военные сводки, которые доставал я. Эти сводки снимал на киноплёнку И. М. Калинников, отправлял в белую Одессу, а в белой Одессе никто не читал».

В Киеве Иван стал работать в редакции «Вечерних огней». Газета выходила нерегулярно, и жизнь её была недолговечной — с сентября по ноябрь 1919 года. Выходила она под эгидой Киевского бюро Союза освобождения России. Из-за частой смены, как сейчас сказали бы, «властных структур» в городе и возможных репрессий со стороны новых «хозяев» члены редакции и авторы предпочитали «укрываться» под псевдонимами. Солоневич последовал общему примеру, подписывая свои материалы как «Ив. Невич» или «Ив. Сол.».

В краткой «Автобиографии для РОВСа», написанной в 1936 году, Иван так вспоминал об этом периоде, который положил начало его нелёгким странствиям, рискованным авантюрам и, как выразился один из биографов Солоневича, «хождению по краю пропасти»: «После Октябрьской революции я, как миллионы других русских, бежал на Юг России. Принял участие в белой борьбе, но так как заболел сыпным тифом, остался в Одессе, когда она была занята красными. Так началась моя одиссея в СССР. Я работал грузчиком, кооператором, сценаристом, счетоводом, фотографом и, наконец, стал инструктором спорта и туризма».

В октябрьские дни 1919 года в Киев в гости к Ивану заехал на несколько дней Борис. Он совершал служебную поездку по Югу России «по линии» Осведомительного агентства белых (ОСВАГа). Борису было о чём рассказать: он не раз попадал в руки махновцев и «зелёных», однажды был приговорён бандитским главарём к расстрелу по «подозрению в офицерстве» и только чудом смог бежать. Борис дал понять брату, что намерен покинуть агентство, которое всё меньше занималось контрразведывательной и пропагандистской работой в тылу красных и всё больше погрязало в заурядном полицейском сыске, причём в собственных рядах Добровольческой армии. Пьянство, «постельные дела», спекуляция казённым имуществом, намерения дезертировать, иногда — подозрения в связи с большевиками и т. п.

Доносы поступали на всех, даже на старших военачальников. Информация докладывалась «наверх» (то есть начальнику ОСВАГа и А. И. Деникину) без проверки («там, мол, сами разберутся»). Чаще всего, по словам Бориса, подобного рода «доносители» преследовали шкурные цели. Они подсиживали неугодных, радели «родным человечкам» и в условиях фронтовой и тыловой неразберихи компрометировали тех, на несчастье кого можно было нажиться. По мнению Бориса, руководство ОСВАГа нередко пыталось подменить работу по красным в тылу Добрармии и за линией фронта охотой за «либеральными» попутчиками. Путём нехитрых манипуляций их можно было представить как опасную, конспирирующую против Белого движения силу, готовую при необходимости пойти на сговор с большевистским правительством.

Иван согласился с тем, что ОСВАГ «откровенно недорабатывает», особенно в пропагандистско-политической сфере. Самой большой удачей агентства, по мнению Ивана, были сатирические частушки, которые «заказывались» поэтам из белого стана. Они надпечатывались специальными штемпелями на советских банкнотах и разбрасывались за линией фронта с аэропланов:

Проблемы монархизма, самостийничество и национальный вопрос, роль еврейства в разрушении традиционной России — эти и другие неразрешённые вопросы российской жизни тех дней обсуждались братьями с чувством бессилия и безнадёжности под трепет огня в «буржуйке» и «аккомпанемент» горилки.

В революционные годы и особенно годы Гражданской войны политическое становление Ивана Солоневича стало свершившимся фактом. Его публицистическое перо окрепло, он легко ухватывал суть повседневных событий и уверенно интерпретировал их с позиций «белого дела». Как следствие — оригинальные, часто пророческие сюжеты его статей. Прогноз Ивана о дальнейшем успешном наступлении белой армии, падении Москвы и гибели Совдепии, однако, не сбылся.

О своих взглядах той эпохи Солоневич вспоминал без каких-либо умолчаний: «В 1920 году я был политически довольно грамотным молодым человеком. Я был монархистом, антисоциалистом, верующим и вообще всем тем, что принято называть „реакцией“». Видный деятель эмиграции С. Л. Войцеховский[17] так писал о монархизме Солоневича: «Благо России может быть обеспечено только Монархией. Монархия в России возможна только одна — НАРОДНАЯ, БЕССОСЛОВНАЯ. Иван Лукьянович твердил это всегда — и в 1919 году в Киеве, когда я с ним познакомился в редакции „Вечерних огней“, и годом позже, в Одессе, когда он о Народной Монархии говорил в советском подполье нам, членам Союза освобождения России»[18].

Во время пребывания в Киеве Иван получил возможность услышать, как говорится, из первых уст о планах и намерениях большевиков. В качестве корреспондента «Вечерних огней» он встретился с Дмитрием Мануильским[19], который был в то время своего рода «дипломатическим представителем» Советской России в Киеве. Интервью переросло в полемику, и Солоневич стал доказывать красному эмиссару, что «большевизм обречён — ибо сочувствие масс не на его стороне».