сил у него. Устал он невозможно. Погрузился вглубь царевич. Схлопнулась над головой вода темная, шум бурлящий отрезая. Не знал Ваня, как спасти себя самого.

Мелькнуло вдруг лицо знакомое в стекле мутном водном. Водяной приплыл вновь! Надежда мелькнула в сердце царевича.

— Помоги, — булькнул он невнятно, так что пузыри только с губ его сорвались.

Да только понял Водяной, ответил со смехом довольным:

— Говорил я тебе, Ваня, попросишь ты помощи у меня, обратишься, а я не помогу.

Испугался Иван, слыша хозяина озера четко и громко, словно не под водой они говорили.

— Уроком тебе это будет хорошим, сын царский. Любой по жизни тебе пригодиться может, даже самый непригожий, на первый взгляд. Не помог бы я тебе сегодня, коль не беда с Варварой приключилась. И сейчас помогу. Река с Живой водой, а испытание не только разума, но и духа. Отважиться ты должен, ради Вари, на смерть пойти. Усни в реке Прави. Уснешь — умрешь. Поток вынесет тебя в реку Нави, в воды Мертвые, но не останешься ты в них. Загадку третью разгадал ты, а значит, исцелит тебя Живая вода в реке Мертвой. Ведь всё в этом мире связано. Спи, Ваня, засыпай.

Страшно было царевичу в слова Водяного вредного верить. Сатир предупреждал его, чтоб не доверял он тем, кто помочь попытается. Но можно ли и сатиру верить? Не специально ли он мысли мутил? Страшно. Страшно Водяного слушаться. Да только выхода не видел Иван. Вот почему не пройти ему было безо всех отгадок. Хитрые навьи духи точно бы забрали себе человека, если б не выполнил он условия полностью. Но в реке Прави они жили, приходилось им правила богини праведной исполнять.

Поверил Иван словам Водяного, что за Варю ратовал, другого выхода всё равно не имея, закрыл глаза и вдохнул глубоко, водой до боли грудь заполняя. Задергалось тело его, спастись пыталось, отказываясь разуму предательскому подчиняться, но сильнее дух Ивана оказался. Потопил он себя, веря, что, уснув, проснется непременно.

Темнота. Не помнил Ваня ничего. Ни себя, ни семьи своей, ни где был и где есть. Забыл он всё. Не билось сердце молодое. Тихо в груди лежало. А тело его несло потоком бурным по водам темным. Несло, пока не врезался поток этот в черную, будто углем нарисованную гладь воды стоячей. Змеей блестящей лежала река Мертвая. Не двигалась она, не шелестела.

Принесло тело царевича в черноту эту, и замерло оно в ней. Лежало долго. Десять раз за горизонт упало солнце яркое, лучами редкими и скупыми в Лес Сумеречный проникая. И столько же взошло оно. А Ваня не шелохнулся ни разу.

Но на одиннадцатый день вспыхнула чернота речная, золотом осветившись на миг краткий. Пронзил царевича луч света, и забилось сердце в груди его опавшей. Вздохнул он громко, глаза светлые открывая, и закашлялся надсадно.

Сложно Ване было, не понимал долго, где находится. Вода вокруг странная, будто масло тмина, заковала его со всех сторон. Не двигалась она, пугая больше, чем поток бурный. Не было с ним ни меча верного, ни лука гибкого. Мешок только спину тянул. А потом вдруг вспомнил всё царевич. Варвара в беде! Спасать ее надо немедля. Погреб он быстро в сторону берега. Выскочил на землю сухую, не обращая внимания, что под ногами не трава растет, а черное пепелище стелется. Однако чем дальше от реки удалялся Ваня, тем мягче почва становилась, травинки начали показываться, пока и вовсе буйной зеленью не разрослись, ковром бархатным укрывая.

Никого больше на своем пути не встретил Иван. Ни голосов духовых, ни птиц, ни животных. Бежал он, пока на поляну серебряную не выбежал. На поляне той Древо росло. То самое Древо выше и шире других, что прячется, когда смотришь издалека, да громадой является, стоит на поляну волшебную ступить.

Только шагнул Ваня, минув незримую черту, разделяющую Лес Сумрачный и опушку колдовскую, как вспыхнуло Древо огнем ярким, из сини лазурной в белое пламя превратившись. Закрыл рукой очи ослепленные свои царевич, а когда вновь видеть смог, то шли к нему три девушки со златыми, рыжими и черными волосами, с лицами одинаковыми, будто одной кистью писанные, но разными красками малеванные.

— Гляньте-ка, сестры, кажется, гость к нам незваный пожаловал, — вперед вышла дева с черными, будто небо ночное, очами-омутами. — Слышите? Сердце стучит его. Человечье. Прошел реку он мою. Храбрый молодец пожаловал.

Знал Ваня, кто к нему ближе всех подходила. Сама Навь темная, пустившая слуг своих проклятых на земли людские. Самая коварная она, по слухам, была. Пуще других ее опасаться стоило.

— Зачем же ты пожаловал во владения наши, столько препятствий смертельных минуя? — с улыбкой спросила она, голосом нежным, будто мед душистый разливной.

— Сколько бы ни прошел он, Навь, и какую бы цель ни имел, незваный он. Не ждет его Висир. Разозлится, коль узнает о госте. Сама знаешь, отныне иначе мужей привечает он. Уйти молодцу нужно подобру-поздорову, — не дала ответить царевичу красноволосая дева, брови строго сведя на тонкой переносице.

Сползла улыбка с лица Нави, будто молоко на солнце свернулось.

— Уверена, Явь? — вкрадчиво прошептала темная сестрица, от путника отходя. — Быть может не препятствовать нам ему? Невольные мы с вами уже давно, да вот неугодными недавно стали. Как знать, а вдруг удастся ему освободить Висира от чар девичьих? А-то совсем оглох он к словам нашим, да не к ее — глупым и вздорным. Не жалует нас новая хозяйка. Без нее, согласитесь, сестры, лучше жилось нам.

— Тебе, Навь, — словно свысока исправила Правь — сестра златоглавая. — Нам и раньше Висир теплом не отвечал, как и мы ему. Ты, как всегда, о себе лишь думаешь, сестра. А могла бы и о нас.

Пристальней взглянула на Ивана Правь, остро. Будто что ждала от него да сомневалась. Резко обернулась Явь на нее, так что волосы красные пламенем ярким взметнулись.

— Думаешь, он нам помочь способен? — тихо-тихо, будто шелест листьев, спросила она боязно.

— Полно, сестры, — растянула Навь черная. — Откуда знать ему путь свободы наш? Неизвестна ни одной душе живой эта тайна. А мы, даже если захотим, рассказать не сможем. Так стоит ли напрасную надежду питать?

— А ты считаешь, что нужно просто так пропустить его, на смерть верную? — закружилась вокруг царевича Правь, оценивая его с головы до пят.

Говорили они, словно не было тут никого, кроме них, или будто не понимал Иван речь человеческую.

— Почему нет? — рассмеялась Навь. — Его желание ступить на земли колдовские исполнится, а мы