Но не выходит – они уже струятся по щекам.

Может быть, папа хочет сообщить, что скрипка его не погибла, что она ждет меня где-то, тоскует без смычка? Может, в какой-то из дней на последних неделях он услышал, как я играю в роще, и понял, что его дочь готова? От этих невысказанных вопросов – холодок по коже.

Тут кто-то мягко сжимает мне локоть. Удивительно – откуда здесь взялся вдруг Джесс со своим встревоженным взглядом? Наверное, нашел меня по звукам песни, поняв, что в такую минуту нужен мне? Где-то на дне груди уже клокочут рыдания, и я спешу склониться к брату и зарыться лицом ему в плечо. Как я ему благодарна, что он приехал, какой молодец, не оставил, не бросил меня одну. Джесс обвивает меня одной рукой и не отпускает до конца песни. Интересно, в его памяти папин голос тоже до сих пор звучит так же отчетливо и резко, как в моей?

Но еще интереснее мне – что это значило, откуда, почему именно эта баллада, чего хочет от меня папа? Напоминает о том, кто я в глубине души есть, или предупреждает о чем-то, что еще только должно произойти?

Седар расплывается в своей ковбойской улыбке, приподнимает шляпу и спускается с подмостков как ни в чем не бывало – словно это не он только что разодрал мне душу в клочья и вообще тут ни при чем. Роуз следует за ним по пятам, даже не поднимая глаз на беснующуюся от восторга публику.

Я с благодарностью обнимаю Джесса и устремляюсь в уборную, по дороге расталкивая шумную плотную толпу. На сцене кто-то тем временем затягивает «Вэгон-Вил», что, по идее, должно наполнить меня приятными и гордыми воспоминаниями, но все, о чем я могу думать сейчас, – это как бы поскорее отгородиться от остального мира стеной укромной туалетной кабинки.

Нахожу единственную свободную, ныряю в нее, запираюсь и прислоняюсь к двери с внутренней стороны ладонями и лбом. Голова идет кругом. «Да что ты, перестань, это всего лишь песня!» – уговариваю себя. Даже довольно распространенная, исполняется часто. Она найдется в репертуаре любого исполнителя блюграсса. Удивительно скорее то, что я раньше ее со сцены никогда не слышала, а не наоборот.

Но холодок все бежит и бежит по коже и не желает исчезать. Мурашки скачут и скачут по телу, как кузнечики.

Нет, звуки скрипки в лесу рождало не эхо. И выбор Седара с Роуз был не случаен. Из моей сосновой рощи музыка проложила себе путь до самого Келливилла.

– Шейди! – окликает кто-то снаружи кабинки. – Ты там в порядке?

Считаю до десяти, открываю дверь и упираюсь глазами в ее глаза – нежные, карие. Мы смотрим друг на друга до тех пор, пока мои снова не наполняются слезами. Сара отворачивается. Ее мама умерла, когда она едва ходить научилась. Открыто это никогда не признавалось, но, кажется, покончила с собой. Тем не менее мою лучшую подругу, хоть она и потеряла, как я, одного из родителей, любые проявления горя с моей стороны почему-то смущают.

– Пошли, возьму тебе еще кофе, – предлагает Сара голосом неожиданно хриплым и резким. – Так ты весь концерт пропустишь.

Она как-то неуверенно, неловко берет меня за руку и выводит из кабинки. Вверх до самого предплечья сразу струится тепло, и я инстинктивно переплетаю с Сарой пальцы. Она не сопротивляется.

Вместе мы покидаем уборную и сразу натыкаемся на моего отчима. Джим разглядывает нас с высоты своего роста. Удивление придает его смуглому угловатому лицу слегка комическое выражение. Сара отдергивает руку. С отцом и близкими друзьями она вполне откровенна, остальным предпочитает свои вкусы не демонстрировать. Ну а я, уж будьте уверены, ни гу-гу о том, что меня интересуют оба пола, ни маме, ни Джиму.

– Не знала, что ты тоже сюда собираешься, – говорю. – И мама здесь?

Я их не приглашала.

Джим кивком указывает в сторону сцены. Там стоит с гитарой наперевес его сын Кеннет и поет «Парня по имени Сью» Джонни Кэша[26]. Ну как поет – надрывается. Переигрывает. От света софитов над головой он весь в мыле. Белая пергаментная шея вся порозовела от напряжения.

– А я даже не знала, что Кеннет занимается музыкой, – замечаю, – у него неплохо получается.

Джим сдержанно кивает – мол, не ему же хвалить собственного отпрыска. Кеннет живет со своей матерью и – опять-таки – отчимом. У родного отца он почти не появляется, что, по-моему, к лучшему. Если бы еще и этот парень ошивался у нас по выходным, я бы на стенку полезла. И вообще, я в шоке, что Джим решил сюда явиться, честно говоря… Тут я краем глаза замечаю, как к нам медленно, но неуклонно приближается его брат Фрэнк. Мне он улыбается, отчиму кивает, отчего последний краснеет. Фрэнк похож на Джима – если тому добавить килограммов пятьдесят веса и бороду с проседью, вообще не отличишь. Притом еще у старшего нос такой, словно его ломали как минимум в двух местах. Но при всех этих грозных внешних признаках именно Фрэнк – брат добрый и путевый. Он унаследовал отцовское дело и укрепил, расширил его, он удачно женился и сохранил свой брак, он всегда давал младшенькому работу, хоть тот и не сильно того заслуживал. В будущем году собирается избираться в городской совет, отчего Джим, конечно, бесится только сильнее.

– Ладно, увидимся дома, – бросает он мне и быстро, сжав руки в кулаки по швам, шагает навстречу Фрэнку.

– Какой обходительный и красноречивый собеседник, – бурчит Сара и спешит к барной стойке, засунув руки глубоко в карманы.

– Ну уж получше Кеннета, того, ко всему прочему, еще и не заткнешь. – Я стараюсь вести себя нормально, естественно, так, словно не сгораю от желания опять поскорее схватить Сару за руку и никогда уже не отпускать. Словно все в порядке. Словно мой отчим не жмет в это самое мгновение руку собственному брату с ненавистью в сердце и во взоре. Словно отцовская музыка не преследует меня по пятам.

Очередь движется медленно, но в конце концов мы с чашками в руках возвращаемся к Орландо и Джессу, которые с нескрываемым отвращением обмениваются впечатлениями о действительно кошмарном фолк-исполнителе, только что начавшем номер. Оба с облегчением отвлекаются. Орландо уже три года как мой лучший друг, но с моим братом поддерживать разговор толком пока не научился. Общего между ними – ничего, кроме меня.

– Ладно, ребятишки, у вас все отлично получилось, а теперь мне, пожалуй, пора. Если вы не против, конечно. – Голос Джесса звучит мягче, добрее обычного, а в глазах по-прежнему – беспокойство и какое-то… ожидание. Вопрос.

– Спасибо на добром слове. Кстати, ты с Джимом приехал? Может, тебя подвезти? – спрашиваю я.

– Черт, а что, Джим здесь? – Он нервно оглядывается.

– Ага. Ну так как?