чувствовать себя неполноценной и что из-за моей фигуры мальчики почти меня не замечают. Возможно, она налила бы мне чашку чая, положила кусок домашнего пирога и сказала, что это не навсегда. Подбодрила бы, что однажды я расцвету и они заметят меня, и вообще, иметь парня – не самая важная вещь на земле, просто так иногда кажется. Она бы крепко меня обняла, погладила по волосам и сказала напоследок, что если мне нравится быть одной, то все в порядке. Но у меня нет мамы, а с папой я точно не смогу таким поделиться. Мы оба будем в ужасе от подобного разговора.

Я покручиваю серебряный браслет на левом запястье, играя с горстью свисающих шармов. Сейчас их шесть: простое серебряное сердечко, крошечный карандаш, серебряная ракушка, розовая внутри, открытая книга с выгравированными на страничках волнистыми линиями, круглый диск с морем, заходящим солнцем, чайками и лодкой с крошечным голубым камнем на корпусе и наконец серебряная собачка, которая пришла сегодня утром. Хоть папа и дедушка Рэй говорят, что мама с ними не общается, я уверена, что они поддерживают связь. Как иначе она смогла бы отправить шарм с собачкой именно сегодня?

Единственный раз, когда я снимала браслет, был, когда меня увезла скорая несколько лет назад и одна из медсестер, прежде чем лечить мои ожоги, настояла на том, чтобы я его убрала. Она не хотела, чтобы он потерялся в суете клиники, и помогла мне надеть больничную рубашку. Меня передергивает от мыслей о той ночи. Слишком много плохих воспоминаний.

Я кручу шарм с собачкой в пальцах; улыбка касается моих губ. Браслет иногда кажется голым из-за множества пустых звеньев, но я верю, что мама пришлет другие шармы, чтобы его заполнить. Большую часть времени я в обиде на нее за то, что она ушла и не вернулась, что не общается со мной. Но иногда я просто радуюсь, что она так старается с этими шармами, хоть это и происходит раз в несколько лет. Это значит, что хоть и нечасто, но она думает обо мне. Что ей не все равно, хотя ее отсутствие говорит об обратном.

Я стараюсь отбросить все мысли, которые могут завести меня в черный круг боли и отчаяния. Рев музыки усиливается, и, пока мы пробираемся вдоль пляжа в поисках Джонни и его друзей, я понимаю, что здесь не один источник звука. Мой слух выхватывает самые разные мелодии, рвущиеся из всевозможных колонок, и противоречивые ритмы и темпы резонируют с моим телом. И благодаря им мое настроение поднимается. Мы наконец свободны. Школа окончена, а моя форма – в большом черном мусорном ведре. Мы справились.

И когда мы вернемся в сентябре, все будет по-другому; с нами будут обращаться как со взрослыми.

Пока мы ходим от одной компании к другой, я поднимаю руку и машу людям, улыбаюсь и киваю. Откидывая голову назад, чтобы выпить еще пива, я смотрю на подъемы и обрывы меловых скал, нависающих над нами: их верхушки и бока укрыты яркой зеленой травой. Щербатая скала опускается к пляжу, и в некоторых местах вдоль ее подножия я различаю маленькие пещеры. Кто-то из ребят уже лезет их исследовать. Три очка, если угадаете, для чего их будут использовать.

У меня вырывается смешок. Месяцами я чувствовала себя оторванной от всех, на меня давили зубрежка, экзамены, чувство, что сейчас мое будущее зависит только от меня и моих усилий. И теперь я внезапно ощущаю себя частью чего-то большего, объединенная чем-то потрясающим с людьми вокруг. Энергия потрескивает в воздухе, словно электричество. Я улыбаюсь. Это будет весело. Что вообще может пойти не так?

* * *

Вечереет. Лучи солнца гаснут; из выброшенных на берег веток уже собрали пару костров, которые мерцают в темноте. Уже больше десяти, и все собрались в одну большую толпу, клубок подростков, образовавших пьяный круг. Музыка до сих пор играет, голоса поднимаются и затихают в непредсказуемой последовательности, перекрикивая мелодии. Все еще душно, но кожей ощущается, что воздух уже не такой теплый. Моя задница онемела от сидения на гальке, но я все равно здорово провожу время. Нам весело. Мы ели, танцевали, выпивали, смеялись и играли. Мы плавали и брызгались, а Джонни всех шокировал, когда разделся и кинулся голым в волны, – сказал, что это подвиг во имя Элоизы. Я не знала, куда девать глаза, поэтому просто зажмурилась и нырнула в соленые зелено-голубые волны.

Ткань футболки скользит по купальнику, и на секунду я представила, что я русалка и если продолжу плыть, то найду под водой волшебный мир. Это была притягательная мысль, за которую мне стыдно – мне почти шестнадцать, в конце концов. Но как только она мелькнула у меня в голове, я представила живую картинку и знала, что однажды эту русалку нарисую. Я даже подумала, не пьяна ли, но я выпила всего одну банку пива. Сейчас я этому рада, потому что не чувствую головокружения и потери связи с реальностью, как бывает со мной после трех или четырех.

Кутаясь в полотенце рядом с Шелл, я встречаюсь с ней глазами. Мы обмениваемся улыбками, глядя на целующихся Элоизу и Джонни, а потом на Хлои, которую смущенно обвивает рука Саймона. Она смотрит на него с обожанием. Я рада за нее, но вместе с тем чувствую грусть и легкий укол зависти, за что мне тут же становится стыдно.

– Эй, а это не Джейк Хардинг? – внезапно спрашивает Шелл, глядя через огонь на маленькую компанию, которая отделилась от остальных.

По телу пробегают мурашки.

– Что? Где? – Прищурившись, я смотрю туда.

– Да, он пришел с Оуэном Плейтфордом. – Элоиза наконец отлепляет рот от Джонни и смотрит на меня, когда я поворачиваюсь к ней. – Они остались друзьями после того, как он уехал. Я говорила с Оуэном.

– Что? – тонким голосом спрашиваю я. Могла бы сказать. Потом я хмурюсь. Если он продолжал общаться с Оуэном, почему не писал мне? Я думала, я ему нравлюсь, но, может, я обманывала себя и это была просто мимолетная дружба, вроде тех, когда встречаешь людей на отдыхе, делишься с ними секретами и больше не видишь их никогда в своей жизни.

Мне всегда было интересно, что случилось с Джейком после того, как отец забрал его в тот день, и я чувствовала свою вину за это. Теперь всякий раз, когда я вижу «Пандору» на своей заставленной книжной полке или натыкаюсь взглядом на шарм в виде книги, я вспоминаю этого невысокого худенького мальчика и чувствую смесь благодарности и раздражения. Если все это ничего не значило, зачем дарить мне шарм, тем более зная, как мне важен этот браслет?

– Так что, Лейла, сделаешь мою ночь лучше, или как? – Пара мокрых шорт появляется перед моим лицом, а их хозяин придвигается ко мне поближе. Я откидываюсь назад.

– Фу! Отвали, Шон, – рычу я, мотая головой.

Он друг Джонни и думает, что это безумно смешно – притворяться, что я ему нравлюсь, и подкатывать. В школе он постоянно подкрадывался ко мне сзади и поднимал, схватив за талию, или срывал сумку с плеча и заставлял гнаться за ним. Однажды перед всеми он уткнулся лицом мне в шею и сделал вид, что громко меня целует. Я засмеялась и легонько толкнула его, зная, что мы просто друзья, и заметила, что краем глаза он наблюдает за реакцией Шелл.

Наклонившись, Шон поднимает меня с песка и крепко обнимает, а моя футболка и купальник снова становятся мокрыми.

– Шон, ты дурак! – воплю я. – Я только высохла!

– Дурак? – насмешливо рычит он. – Я тебя проучу, маленькая нахалка!

Согнув колени, он пытается перекинуть меня через плечо, но я с визгом отпрыгиваю.

Как только я открываю рот, чтобы засмеяться, чья-то рука отбрасывает Шона назад, и тот отлетает с неожиданной силой.

– Оставь ее! – слышится глубокий голос. Я вижу, как ноги Шона отрываются от земли и он летит по воздуху совсем как в мультике, с изогнутой спиной. Он приземляется с глухим «уф» на гальку недалеко