Временами Лори думала, как упростилась бы ее жизнь, если б она была лесбиянкой. По крайней мере, она понимает женский склад ума. И ей не придется подстраиваться к козлам-мужикам, которые учат ее, что думать и как себя вести, а потом предают.

Лори растянулась на кровати.

Лесбиянка.

Ей вспомнилось, что в детстве она обещала одной девочке, что выйдет за нее замуж, а жила эта девочка… где? В соседнем доме? На соседней улице? Лори не смогла вспомнить. Имя девочки она тоже не помнила, но зато помнила, как та выглядела – худенькая и грязная, хорошенькая в естественном, неиспорченном, наивном смысле. Даже сейчас воспоминание возбудило ее, и она, усевшись в кровати, покачала головой.

Что с нею не так?

Быть может, все дело в том, что ее влечет к женщинам? Быть может, все эти годы она подавляла свои истинные чувства, и именно поэтому ей на жизненном пути встречались одни неудачники и каждый раз ее отношения с мужчиной оканчивались катастрофой?

Нет. Лори мысленно представила себе белокурую кралю Мэтта, обнаженную, лихорадочно натягивающую одежду, и этот образ не пробудил в ней ничего, ни даже малейшего влечения, а только раскаленную добела ярость и жгучую ненависть. Она всегда считала себя человеком миролюбивым, чуждым насилия, но теперь понимала, как можно совершить убийство.

Если б в доме имелось оружие, она, вероятно, пристрелила бы обоих.

Вздохнув, Лори призадумалась, затем встала и стала разбирать шкаф и ящики комода, выбрасывая вещи Мэтта на пол. Собрав все в кучу, швырнула их на диван, после чего систематически осмотрела весь дом, выискивая все, что ему принадлежало.

Лори выбросила все во двор, абсолютно все, в том числе его искусство, изо всех сил швырнув кинокамеру на землю и растоптав драгоценные кассеты. В итоге двор, площадка перед домом, тротуар оказались засыпаны одеждой и вещами, электронным оборудованием и компакт-дисками. Малыши, игравшие на улице в бейсбол, с любопытством взирали на происходящее, но Лори было все равно. Она снова захлопнула дверь и заперла ее, теперь уже чувствуя себя значительно лучше.

Она оставит все до завтра, даст Мэтту возможность забрать свои вещи. Но если утром это дерьмо все еще будет здесь, она позвонит в детский приют или какую-нибудь другую благотворительную организацию и предложит все увезти.

Утро было без тумана, без облаков, и Лори стояла на крыльце, смотря на небо. Для Сан-Франциско большая редкость, чтобы солнце светило так рано, чтобы голубое небо проглядывало до полудня, и, несмотря на все недавние события, необычно хорошая погода прояснила настроение Лори. Впервые больше чем за неделю у нее шевельнулась надежда.

Тиа Гвитеррес, молодая женщина, живущая по соседству, приветливо помахала с крыльца своего дома.

– Прекрасный день, правда?

– В кои-то веки, – кивнула Лори.

– Вам нужно взять выходной, сказать на работе, что заболели.

– И вам тоже.

– А я так и сделала, – улыбнулась Тиа.

Лори тоже улыбнулась. Она уже давно не пропускала работу. И у нее уже накопилось много часов за сверхурочные. Но нет, она не может. Работы очень много. Надо разобраться со счетами Мигера: судя по всему, специальное программное обеспечение, разработанное по заказу производителя, оказалось неудовлетворительным, и вот теперь Мигер настаивал на том, чтобы все недостатки устранили бесплатно и в самое ближайшее время. А в три часа дня Лори должна будет председательствовать на совещании, посвященном гибкому увеличению прибыли.

Определенно, взять выходной сегодня она не может.

Однако никто не мешает ей дойти до работы пешком. Вернувшись в дом, Лори поправила перед зеркалом волосы, проглотила несколько драже витамина С, взяла сумочку и портфель. Выйдя из дома и заперев за собой дверь, она помахала Тиа, все еще стоявшей на крыльце, и направилась на работу. День действительно выдался превосходным, солнце ласкало кожу – теплое, свежее и бодрящее. Казалось, в такой погожий день люди должны были быть более дружелюбными, и за следующий час Лори столько раз поздоровалась с незнакомцами, сколько не здоровалась за предыдущие полгода.

Она опоздала на двадцать минут, однако никто этого не заметил и никому не было до этого дела. Попросив Мару в ближайший час ни с кем ее не соединять, Лори решила еще раз просмотреть дело Мигера.

Однако дело она так и не просмотрела. Ей было трудно сосредоточиться, и, прочитав четыре или пять раз один и тот же документ, Лори в конце концов оставила бесплодные попытки и подошла к окну, выходящему на залив.

Что она здесь делает?

Лори периодически задавала себе этот вопрос, но до сих пор не могла найти на него удовлетворительного ответа.

Наверное, наступает момент, когда то, что ты рассматривал как временное занятие, подминает тебя под себя. И маска, которую ты носил в ожидании того, пока не найдешь себя, становится твоей сутью.

Неужели именно это произошло с нею?

Да.

Лори всегда была человеком ответственным, и после гибели родителей она старалась заботиться о Джоше, обеспечить его всем, устроить ему стабильную жизнь, насколько это было возможно в данных обстоятельствах. Она с самого начала собиралась не стоять на месте, бросить эту работу, отказаться от такого образа жизни, как только брат встанет на ноги и остепенится, – но Джош так и не встал на ноги, так и не остепенился, а ее всё продвигали и продвигали на работе, и в какой-то момент уже стало глупо думать о том, чтобы уволиться и заняться чем-либо другим.

Вот она и торчит здесь.

В довершение ко всему теперь Лори осталась совсем одна. Здание стабильных любовных отношений, как оказалось, было выстроено на песке, и теперь ей предстояло начинать все заново, с чистого листа – хотя, даже по прошествии такого времени, она до сих пор точно не знала, как это сделать.

Вздохнув, Лори снова уставилась в окно, на улицу далеко внизу и на крошечные игрушечные машины. Месячные задерживались уже на два дня. Вот что беспокоило ее больше всего, вот чем были заняты ее мысли. И хотя появление ребенка, несомненно, заставит ее переменить жизнь, ей не хотелось родить ребенка от Мэтта. Она не хотела иметь никаких дел с этим извращенным неудачником, и хотя ее биологические часы неумолимо тикали, она до сих пор не могла точно сказать, хочет ли становиться матерью. У нее не было жгучего желания произвести потомство, не было глубоко укоренившейся потребности нянчиться с чем-то маленьким, несмышленым и трогательно беззащитным, не было склонности провести следующие восемнадцать лет жизни, обеспечивая материальное благосостояние другого человеческого существа и руководя его интеллектуальным и эмоциональным развитием.

Лори сомневалась в том, что готова взять на себя ответственность за воспитание котенка, не говоря уж о ребенке.

А что, если она все-таки беременна? Надо будет сделать аборт? Лори не знала ответ на этот вопрос. Ей не хотелось идти на крайние меры, и все же исключать такую возможность было нельзя. В настоящий момент у нее не было никаких чувств к тому, что, возможно, росло внутри нее, – никаких защитных материнских чувств, никаких уз. Но кто может сказать, что будет дальше? Может быть, она оставит ребенка, и это пойдет ей на пользу. Возможно, ребенок заставит ее совершить те самые перемены, которые помогут избавиться от болезни среднего возраста или того, что ее мучит.