Большинство собак можно поощрить едой, но существует ограничение по количеству угощений, которые целесообразно давать собаке. Животные, часто получающие лакомство, не могут тренироваться несколько часов в день. Они не просто будут сытыми, но очень быстро наберут лишний вес. Но собаку вроде Чейсер, замотивированную на работу возможностью погоняться за движущимся объектом, можно тренировать намного дольше каждый день. Люди, работающие с бордер-колли, знают, что им следует внимательно следить за состоянием и самочувствием своих подопечных. Эти собаки готовы работать буквально на износ, невзирая на травмы, если вы не будете бережно к ним относиться и вовремя останавливать. Такая безграничная энергия, такой фанатизм делают бордер-колли идеальным объектом для проектов подобного рода. Лишь у нескольких других пород собак рабочий энтузиазм находится на столь же высоком уровне.

Навыки Чейсер — несомненно, впечатляющие — были довольно простыми, и, возможно, в большей степени этим она обязана виртуозной дрессировке Джона Пилли, нежели своему собачьему интеллекту.

Со временем дрессировка Чейсера стала напоминать игру, когда взрослый человек называет ребенку предмет, который тому не знаком. Но здесь иной принцип.

Итак, игра начинается. У Джона есть новый предмет. Джон делает этот предмет чрезвычайно ценным для Чейсер, бросив его (чтобы могла побежать за ним и принести обратно хозяину) или играя с ней в перетягивание каната, где в качестве каната выступает данный предмет. Собака любит эту игру почти так же сильно, как и догонялки. Джон говорит что-то вроде: «Эй, Чейсер, иди принеси штуковину». Штуковина — это название нового предмета, которое собака должна заучить. Затем он бросает штуковину так далеко, насколько получится. В восторге от новой приятной возможности побежать за чем-то и принести своему хозяину, Чейсер со всех лап кидается за штуковиной. Затем Джон говорит: «Отдай штуковину Папаше», имея в виду себя. Чейсер входит в то восторженное состояние неуверенности, которое обычно проявляется у собак, любящих гоняться за игрушками, когда им приказывают бросить свою добычу. Следует ли Чейсер отдать ее и получить в качестве награды еще шанс погоняться за ней или ее позволят оставить как приз? В первом варианте присутствует определенный риск: Чейсер по прошлому опыту знает, что Папаша может убрать игрушку, и игра в догонялки на некоторое время прекратится. Поэтому Джон снова и снова продолжает улещивать свою любимицу: «Отдай штуковину Папаше», пока Чейсер ее не отдает. Затем он бросает ее снова: «Давай, Чейсер, иди принеси штуковину». И все повторяется.

В ситуации, подобной этой, когда в игре присутствует только один объект, большинство собак вряд ли обратит внимание на уникальный голосовой ярлык, используемый человеком по отношению к этому объекту. Но к тому времени, как я с ними познакомился, у Чейсер уже был трехгодичный опыт игры с Джоном, который время от времени усложнял игру, предлагая собаке отыскивать сразу несколько названных предметов. Он награждал ее возможностью поиграть в догонялки, если она приносила тот предмет, который он называл. Внимание собаки было сконцентрировано на каждой команде человека, поскольку за правильным ее выполнением непременно следовало поощрение, в какой бы форме оно ни выражалось.

Читатель, у которого есть собака, очень любящая игру в догонялки, и который обладает большим количеством свободного времени, может попробовать эту схему дрессировки и увидеть, насколько получится расширить словарный запас его питомца. К сожалению, моя Ксифос не интересовалась погоней за игрушками, если ее никто не преследовал, но я не настолько большой поклонник спортивных упражнений, чтобы попытаться научить собаку определенной лексике, гоняясь за ней по заднему двору три часа подряд.

Так что же на самом деле демонстрирует дрессировка Чейсер? Она показывает, что собака может провести ассоциацию между звуком, как, например, «штуковина», и предметом, и она знает: ее наградят за то, что она принесет этот предмет Джону. Такая форма ассоциирования вещей считается одним из основных строительных блоков интеллектуального поведения и встречается у всех видов животных, на которых когда-либо проверялась эта способность. Действительно, ассоциация является формой условного рефлекса, открытой великим русским ученым Иваном Петровичем Павловым более 120 лет назад и названной его именем.

Именно огромное количество звуков, которое Чейсер ассоциирует с определенными объектами, и делает ее исключительной. Добавление большего числа элементов в словарный запас Чейсер демонстрирует способность ее долгосрочной памяти, но не добавляет реальной интеллектуальной сложности к тому, что она делает. Поразительный словарный запас собаки является абсолютным свидетельством терпения Джона при ее дрессировке и желания самой собаки продолжать работать час за часом, день за днем, год за годом.

Это сказано не для того, чтобы преуменьшить достижения Чейсер, а просто чтобы рассматривать их в соответствующем контексте. Широкий спектр видов животных показал свои возможности создавать ассоциации, и некоторые из них, как выяснилось, демонстрируют прямо-таки подвиги при проявлении когнитивных способностей. И они намного более значимы, чем выстраивание ассоциаций между специфическими звуками и конкретными предметами (не говоря уже о проведении ассоциации между указательным жестом и кусочком пищи).

Насколько мне известно, собаки не обладают ничем подобным. Более того, многих других животных можно надрессировать на выстраивание ассоциаций между действиями человека и результатами, что позволяет им, по-видимому, «считывать» намерения в поведении людей. Вероятно, наиболее удивительный пример этого (и, конечно, мои фавориты) — летучие мыши. Мой ученик Натан Холл (ныне профессор Техасского технического университета) провел исследование, дублирующее проведенную нами с Моникой Уделл работу, которая показала, как собаки следуют указательным жестам человека. Но Натан в отличие от нас работал с летучими мышами в заповеднике во Флориде. Эксперименты были в принципе такие же, какие мы ставили с собаками и волками. Основное различие заключалось в том, что вместо хождения по полу летучие мыши передвигались по проволочной сетке, натянутой вместо потолка в их помещениях. Следовательно, Натан указывал вверх на контейнеры, подвешенные к проволочному потолку, а не вниз на контейнер, стоящий на земле.

Этот эксперимент был особенно полезен для понимания того, что именно позволяло животным следовать человеческим жестам — генетическая наследственность (филогенез) или жизненный опыт (онтогенез), потому что примерно половина летучих мышей родилась и росла в заповеднике с матерью, а других туда подбросили люди, самостоятельно вырастившие их. Они просто хотели иметь дома небанальных питомцев. (Как и из большинства неодомашненных видов, из летучих мышей получаются паршивые ручные зверушки, и рано или поздно их хозяевам надоедает постоянно собирать повсюду мышиный помет и они избавляются от питомцев любыми способами).