Звенит звонок, и я отворачиваюсь.

Во второй части урока Марк говорит нам, что делиться своими уязвимостями и неуверенностями – это самый быстрый способ установить настоящую связь с кем-то. Большинство людей хочет похвастаться своей жизнью, но это заставляет других чувствовать зависть или обиду.

– Дело не в том, что мы хотим, чтобы другие потерпели неудачу. Мы должны знать, что наши собственные печали имеют отголоски в жизни других людей. Вот что нас связывает. Сила может быть впечатляющей, но именно уязвимость создает дружеские отношения, – говорит Марк.

«Я собираюсь в Америку, навестить семью», – сообщаю я Линдси. Она упрямо не понимает намека. «И долго лететь?» – слышу я в ответ.

Я вспоминаю время, когда я действительно была связана с моей лучшей подругой детства, Джори. Мы знали друг друга с 10 лет, но стали лучшими друзьями в 14 – возможно, в самый хрупкий момент юности. Джори была открыта и уязвима для меня по многим вопросам: ее увлечения, недостатки, кому она завидовала в школе, первый поцелуй (он был во время школьной поездки в Париж с очень красивым французским мальчиком, который украл ее камеру и подарил ей неприятный ротавирус). Ее непоколебимая честность заставляла меня чувствовать, что я могу рассказать ей что угодно без осуждения, и мы стали очень близки.

Мы меняемся местами, и я оказываюсь в паре с еще одной девушкой, на этот раз в балетках и черных колготках. Она настолько миниатюрная, что ей может быть 12 лет, но, вероятно, все же около 22. На экране Марк выводит список вопросов, которые помогут нам начать глубокие разговоры. Я задаю ей один из них.

– Расскажи мне об одном из своих сожалений, – прошу я ее.

– Я ни о чем не жалею, – говорит она.

– Ты ни о чем не жалеешь?

– Ага, – отвечает она.

– Ни о чем? Серьезно?

– Ну, я действительно довольна своей жизнью. Если бы я могла что-то изменить, то все было бы иначе, не так ли?

Да ладно. Это не был вопрос с «эффектом бабочки», когда разговор об одном изменении сбивает с толку весь ход вашей жизни – это был чисто гипотетический вопрос. Кроме того, это хвастовство! Наглое хвастовство! Хвастовство здесь незаконно – я ненадолго подумываю доложить об этом Марку.

К счастью, раздается звонок, и я возвращаюсь на свое место. Может быть, это я делаю все неправильно. Я была в паре с двумя женщинами, которым не особо удались глубокие разговоры, но, возможно, я ожидала слишком многого.

А потом идет главное: «чувствительный теннис».

Марк, теперь уже слегка всезнающим тоном, говорит нам:

– Мы думаем, что должны быть впечатляющими, чтобы быть интересными. Но осознание нашей неудачи связывает нас больше, чем рассказ о наших успехах.

В следующем упражнении мы должны встретиться с новым партнером и отбивать наши неуверенности, страхи и эмоции, как теннисистки Серена и Винус Уильямс. За исключением того, что вместо подач, летящих со скоростью 190 километров в час, это личные признания и секреты, которые на самом деле причиняют боль примерно такую же, как удар теннисным мячом прямо в грудь.

Единственные правила в этой игре: мы не можем комментировать высказывания другого человека. Наш ответ – столь же неловкое признание. Как неудачники.

Вот так я и познакомилась с Крисом.

– Иногда мне кажется, что я хочу завести ребенка, просто потому что боюсь умереть в одиночестве, – говорю я ему.

Он слушает, но его лицо ничего не выдает.

– Я чувствую себя хуже своих коллег по работе и сожалею, что не поступил в университет, – говорит он. – Вообще-то я не уверен, что достаточно умен, чтобы поступить туда.

Вот, с этим уже можно работать.

Крис говорит: «Я жалею, что не поступил в университет. Но я даже не уверен, что достаточно умный для этого». Вот. С этим можно работать.

По сравнению с Линдси и женщиной без сожалений, Крис – достойный противник.

И, как и говорил Марк, я чувствую связь с Крисом после нашего «теннисного матча». Мы только что пережили жестокую серию личных откровений и выползли на другую сторону, истощенные, но наполненные эндорфинами. Это похоже на облегчение, которое приходит после того, как хорошо поплачешь. Общее эмоциональное смятение означает, что я чувствую родство с Крисом, несмотря на то, что мы только встретились. Особенно потому, что он был таким добрым, честным и непредвзятым. Выполняя упражнение, мы оба осознавали, насколько нелепо это было. Прежде чем каждый из нас выговорился, мы немного посмеялись, так что звучало это примерно так:

– Ха-ха-ха, вот моя глубочайшая, самая темная тайна, которую я действительно ненавижу в себе, – наслаждайся! Ха-ха… иногда я плачу по ночам так сильно, что это будит моих соседей… Ха-ха-ха.

Как бы неловко это ни звучало, говорить такие вещи совершенно незнакомому человеку гораздо легче. Тот, кто ничего о вас не знает, не может судить вас должным образом или рассказывать ваши секреты общим знакомым. Это освобождает. Удивительно и то, что они готовы поделиться с вами в ответ. Если бы вы увидели Криса на улице, то решили бы, что у него есть все. Он хорошо выглядит, с отличной работой, женат на успешной женщине и поддерживает футбольную команду, которая стабильно выигрывает.

И так же одинок и потерян, как и любой из нас.

Когда мы уходим, Марк говорит, что нам следует подумать о том, что именно мы бы хотели узнать в следующий раз, когда будем проводить время с друзьями или встретим кого-то нового.

– Подумайте об ужине с друзьями, – говорит он. – Мы тратим столько времени на уборку дома и готовку, но потом просто ведем разговоры, которые остаются поверхностными. Мы можем углубиться. Мы можем все исправить. Мы можем изменить ход разговоров и наладить отношения на всю жизнь.

В конце урока раздается вздох облегчения. Это были очень сильные эмоциональные американские горки. Занятие длилось два с половиной часа, и я возвращаюсь домой с сокровищницей секретов, чтобы унести их с собой в могилу. Но я чувствую, что у меня появился новый взгляд на жизнь. Это нормально – углубляться. Это нормально – делиться своими худшими недостатками. На самом деле, это поощряется – и это здорово.

Большинство людей в аудитории, кажется, чувствует то же самое. Наши лица выглядят слегка шокированными, когда мы выходим за дверь. Я вдруг останавливаю Криса на выходе.

– Хочешь быть друзьями? – спрашиваю я его. Все правила этикета выброшены в окно.

– Конечно, – говорит он и записывает свою электронную почту на листке бумаги.

Я иду домой в приподнятом настроении. Я представляю, что мы встречаемся как новые лучшие друзья и ведем долгие, полноценные разговоры за воскресным обедом. Это может быть началом чего-то прекрасного.

На следующее утро, в холодном свете дня, реальность подкрадывается. О чем я только думала? Мы с Крисом никогда не сможем быть друзьями в реальной жизни. Я слишком много знаю! Он солгал жене о том, где находится. Я знаю, что ему стыдно, потому что он получает меньше, чем она. Мы оба знаем друг о друге самые унизительные вещи – и буквально ничего больше. Если бы он знал, что увидит меня снова, то, я уверена, никогда бы не рассказал мне ни одного из своих секретов.