— Беги, маленькая жена, — казалось, голос Аки, глумливый и насмешливый, был везде: впереди, позади, вокруг…

Вот темный силуэт мелькнул в густой молочной мгле справа, вот слева. А вот смех погнал меня вперед нематериальным толчком.

— Вперед, вперед…

Я бежала, бежала и бежала. Падала, поднималась. Стоило мне остановиться, как скрьпый туманом волк подбирался ближе, выл, рычал, клацал зубами. И я подчинялась, продолжала свой бесконечный бег.

В горле, обожженном морозным воздухом, горел пожар, каждый вдох давался с надсадным хрипом. Все тело трясло от холода и усталости, а ног я вовсе не чувствовала. Я надеялась, что не отморозила себе пальцы, хотя глупо было думать об этом. Я все равно была обречена.

Зачем ты мучаешь меня, Аки, если мне все равно не выбраться, не уйти от тебя?

— Быстрррее! Не останавливайся! — рычал волк, словно слыша мои мысли.

И я бежала. Г олова тяжёлая, перед глазами туман, повсюду туман, холодный, колючий, и я уже не различала уколы ледяных игл и ломоту в теле, топот ног и стук собственного сердца, белое марево горячечного жара и белизну шкуры, я бежала, бежала, пока темнота не накрыла меня чёрным меховым плащом.

*

Холодно. Как же холодно. Я плыла в забьпъи, покачиваясь на волнах лихорадки, то приливавших, то отливавших от измученного тела. Меня окутывало что-то мягкое, пахнущее знакомо и приятно, а лба то и дело касалась прохладная ладонь, но ничего, казалось, не могло вернуть мне тепла, забранного туманом.

Меня внесли в дом, натопленный и светлый. Сквозь сомкнутые веки я различала тёплый, неяркий свет. Как долго я проблуждала в серебряной мгле? Что произошло за это время? Где Курх и Аки? И…

Я пыталась сосредоточиться, но мысли с трудом задерживались в голове.

Кровать приняла меня в объятия тёплых шкур. Сильные руки выпутали меня из промокшего платья, растерли, укутали, плотно подоткнув края. Тщетно. Мне не становилось легче. Кажется, меня бил озноб.

Дохнуло теплым воздухом комнаты, и я почувствовала, как кто-то ещё ложится рядом, прижимается ко мне обнаженным телом, окутывая кольцом рук. Кожа его казалась обжигающе холодной. Я попыталась вырваться, но с трудом смогла пошевелиться.

Прохладные пальцы пробежались по моему лицу, убирая несколько мокрых прядок. А затем сухие губы коснулись лба. Раз. Другой.

И с каждым прикосновением они словно становились теплее. Будто бы выпивали мой лихорадочный жар, и он согревал их, покидая моё измученное тело. Озноб отступал.

Объятия стали крепче, жарче, но это был здоровый, правильный жар, человеческое тепло. Так издревле грелись люди, противостоя стуже, тело к телу, кожа к коже. Я завозилась под шкурами, сама прижимаясь ближе к широкой груди. И, наконец, заснула по-настоящему.

*

Проснулась я в своём доме, в своей кровати, укутанная шкурами до самого подбородка.

На месте воспоминаний о том, как я блуждала по завесе между мирами, как оказалась здесь, и кто согревал меня, заставив отступить лихорадку, был густой туман, такой же, как тот, в который я ринулась, спасаясь от Аки. Я завертела головой, оглядываясь в поисках Курха. Тот возился у печки, извлекая дымящийся горшок. Поймав мой взгляд, муж с облегчением улыбнулся.

— Наконец-то ты пришла в себя, — он подошёл к постели с чашкой жидкой похлебки в руках. — Вот, пей.

Я попыталась привстать, но тело слушалось плохо. Курх приобнял меня за плечи, помогая, поднес к губам чашку.

Я глотала пахнущую травами жидкость, и по телу разливалось приятное тепло. Меня вновь начало клонить в сон.

— Худшее позади. Отдыхай, — Курх нежно, почти невесомо провел рукой по моим спутанным волосам, задержался ладонью на лбу. Я благодарно улыбнулась.

— Не уходи, — сонно пробормотала я. Курх покорно лег рядом, устраиваясь поверх шкур и притягивая меня к себе.

За последние дни в нем словно что-то изменилось. Я посмотрела на него украдкой из-под ресниц, подмечая знакомую мне серьёзную и горестную вертикальную складочку меж бровей, осунувшееся, заострившееся лицо, объятия, чуть более крепкие, чем он позволял себе обычно.

— Спи, — по лицу Курха пробежала тень улыбки, когда он заметил мой изучающий взгляд. — Я никуда не уйду, пока ты не поправишься.

Курх сдержал обещание. Когда я просыпалась, он неизменно оказывался дома, а засыпала я в кольце рук, окутанная прохладой его тела.

Запретив мне вставать без нужды, Курх сам готовил целебные отвары, менял компрессы и растирал жиром ноги. Я стеснялась своей временной немощи, и забота со стороны мужчины была чем-то непривычным и неестественным. Тем более от Курха, который прежде, казалось, едва замечал меня. Но стоило мне лишь заикнуться о том, чтобы самой заняться приготовлениями и хозяйством, как я была награждена таким жёстким и сердитым взглядом из-под нахмуренных бровей, что стало понятно без слов: мое предложение серьёзно задело мужа. И я не стала настаивать, вверив себя в его умелые руки.

Курх всегда был рядом. Я спрашивала его о волках и серединном мире, гадая про себя, не тяготит ли его вынужденное затворничество, но Курх неизменно отвечал, что Стая в последнее время немного присмирела, а с Аки он разберется позже. Он улыбался, но улыбка выходила кривая. Мне хотелось сказать, чтобы муж не винил себя за то, что случилось со мной, но вряд ли слова могли убедить.

Я и сама не могла понять, что же случилось со мной тогда, в тумане. Как смог Курх отыскать меня и куда гнал меня Аки, прятавшийся в серебристой мгле? Или же это была просто игра перед тем, как вонзить зубы в добычу? У меня было много возможностей размышлять об этом, но я не находила ответа.

Курх лежал возле меня, ладонь его покоилась на моём лбу. Мне нравилось чувствовать её привычную прохладу, а Курх шутил, что он хоть на что-то да годится. И в эти моменты я чувствовала между нами настоящую близость.

*

— Садись, — Курх жестом указал на край кровати. В руке дух держал горшочек с согревающей мазью, только что собственноручно им приготовленной. Я послушно села, где было сказано. Курх устроился рядом. Свободная рука скользнула по моему бедру и замерла на колене.

— Нет, так не пойдёт, — задумчиво сказал он и, чуть помедлив, убрал ладонь. — Будет, пожалуй, неудобно.

Излишне резко, скрывая смущение, я потянулась расправить складки на домашнем платье. Курх усмехнулся.

— Подожди, я сейчас.

— Я и сама могу, тебе вовсе не обязательно… — начала я, но муж оставил мой порыв без ответа.

Вернулся он с низенькой скамейкой, которую сколотил для меня, чтобы удобнее было доставать до верхних полок. Поставив её передо мной, он сел.

Лицо Курха, высокого, как ни один из мужчин моего рода, оказалось при этом вровень с моим. Его колени по обеим сторонам от моих скрещенных ног, были выше бортов кровати, и это отчего-то вызвало нервный смешок.