Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Может, ты видел мои доспехи?» – прошептал во мне привратник.
Оэдна. Жена коменданта. Ее парчовая куртка с меховой оборкой, синяя юбка. Я вспомнил, как они лежали на лавке. Тéла, пронзенного мечом, поблизости не было. И крови, кажется, не было – тогда я не обратил на это внимания.
Оэдна. Ее ярко-золотые волосы. Как и волосы Теора, которые в таверне были черными.
Тенуин с безразличием убил человека, с которым только что сидел за одним столом. Зельгард хотел убить собственную жену и разозлился на стражника, потому что тот его опередил…
– Нужно уезжать. Чем раньше, тем лучше, – прошептал я и быстрым шагом направился к двери «Нагорного плеса». О том, чтобы пройти сквозь цокольную таверну, я, конечно, не мог и подумать.
На левое плечо жителям Земель Эрхегорда, прежде всего, наносят сигвы об образовании, гражданской службе и семейном положении. На правое ставят отметки строевой службы.
На шее слева отмечают дату и город рождения, а также первое имя. На шее сзади указывают каторжные заключения (подробнее о них можно узнать по сигвам на спине). Сигвы на лбу и щеках означают принадлежность к древнему роду. На кистях разрешается наносить любые изображения; как правило, это символы приверженности, личных идеалов или знаки веры; они не ограничены обычными точками, кружками и полосками, как на официальных сигвах.
Сигвы, которые перестали соответствовать действительности, очерчиваются рамкой и называются закрытыми.
Прошла неделя с того дня, как моя гартолла остановилась на заднем дворе «Нагорного плеса». За это время чувство, что я угодил в западню, усилилось. У меня было достаточно времени изучить центральные кварталы города, наведаться в самые большие таверны, постоялые дворы, на рынки и в другие места, где можно было надеяться на встречу с проводником. Я говорил с охотниками, следопытами, травниками, скотниками, бродячими музыкантами, видел двух проповедников – все они, как и Громбакх с Тенуином, приехали сюда в сенозар, надеясь заработать на охоте, сборе трав или выступлении перед отдыхающими, а в итоге оказались заперты туманом. Предложение вместе выехать в низину вызывало лишь смех или раздраженную отповедь.
– Ищи дурака, хангол! – брюзжал старый охотник в «Хмельном подклете». – Ты бы сперва научился нормально выговаривать «Целиндел», а потом бы приставал к людям.
– Спросите у коменданта, – советовал травник на Подвозном рынке. – Говорят, умнейший человек. А я нет, я обратно в туман не хочу. Я ведь был на Саэльских лугах. Там зацвели вальтинки. То есть нет, сейчас они уже распушились, а тогда… Кстати, если хотите, могу вам продать. Два медяка за большой туесок. Я ведь корзины не бросил. Из-за них чуть и не погиб.
Я терпеливо выслушивал упреки в невежестве, обвинения в безумстве и снисходительные утешения, надеялся найти хоть малейшую зацепку, которая помогла бы мне покинуть Багульдин. Подумывал даже рискнуть и самостоятельно отправиться назад, в Харгой – все говорили, что с востока туман не такой гибельный, – но понимал, что никогда на это не соглашусь. Спуск к Целинделу был единственной дорогой вглубь Земель Эрхегорда. Возвращаться в Западные княжества я не хотел; объезд к южному проходу отнял бы у меня не меньше года.
По какой бы улице Багульдина я ни шел, она неизменно приводила к стене тумана. И чем ближе была мгла, тем реже встречались прохожие. Город затихал. Ни карет, ни повозок, ни всадников. Даже стражники тут встречались редко.
Отчаявшись найти проводника в оживленной части Багульдина, я решил со временем заглянуть в ту часть, где власть была отдана туману, – ведь и там до сих пор жили люди. В первый день, пробираясь от восточных ворот, я видел наглухо запертые до последнего окошка дома, но сквозь щели проглядывал свет. В конце концов, в туманных кварталах могли прятаться контрабандисты, такие дельцы порой находят лазейки даже из осажденных городов и могут оказаться лучшими проводниками, знающими скрытый тоннель или просто выверенную тропу.
Но с возвращением во мглу я не торопился. Для начала нужно было воспользоваться приглашением, которое я получил от местного распорядителя. Меня, как вольного путешественника, ждали на званом обеде в резиденции наместника. Гостей в Багульдине в последнее время было немного, и распорядитель наверняка рассчитывал, что я буду развлекать всех рассказами о пройденном пути, о приключениях, которые мне довелось пережить за последние годы. В другой ситуации я бы отказался от подобной роли, но сейчас это был шанс познакомиться со знатными людьми города, расспросить их о том, где искать проводника.
До званого обеда оставалось несколько дней, так что у меня было время заглянуть в Заложный дом – обменять часть своаналирских золотых на местные вольмарские монеты и купить дорожные билеты золотых и серебряных залогов, которые я мог предъявить в любом Заложном доме по всем Землям Эрхегорда. Мне объяснили, что для подтверждения права на залоги достаточно будет показать въездную сигву на левом плече, однако предупредили, что из-за тумана еще не скоро передадут мою запись в головное отделение.
Вернувшись в «Нагорный плес», я решил сделать первые записи для своего путеводника. Стражники Зельгарда по-прежнему следили за мной, хоть и не так настойчиво, как в первую пору, и я понимал, что подобные записи могут однажды меня выручить, подтвердить цель моей поездки в Земли Эрхегорда, которую я указал еще в Харгое.
Разместившись на балконе, я приготовился писать. Отсюда открывался чудесный вид на Ярмарочную площадь и на окружившую город стену непроницаемой мглы. Кроме того, сейчас можно было насладиться ярким, вычищенным от облаков солнцем – оно заглядывало в Багульдин лишь в полуденные часы и задолго до вечера уходило за кромку тумана.
Открыл роговую чернильницу, достал из футляра любимое костяное перо с серебряным наконечником и первым делом записал вчерашний разговор с травницей в «Буераке». Старуха, отказавшись сопроводить меня до Целиндела и заметив, что я удручен таким отказом, поторопилась рассказать об истинном, как ей казалось, значении тумана. Подобных легенд я в тавернах Багульдина услышал немало, но эта, пожалуй, была самой любопытной.
Травница, одетая в просторные льняные одежды, говорила с улыбкой; она не сходила с ее лица даже в те мгновения, когда голос старухи выдавал искренний суеверный страх.
– Наш город старый. Старый… Еще в годы Миноса, пятого Венценосца из рода Эрхегорда, здесь, под горой Багуль-наар, обвалилась скала. Камнями засыпало пастбище и пастушьи балаганы. Но страшным было другое. Открылась расщелина, в которую из горных глубин поднялся свир.
– Свир? – переспросил я.
– Да. Ядовитый свир. Он как туман, только густой-густой. Как молоко, только легче воздуха, – попыталась объяснить старуха.
Ее темно-зеленые губы выдавали увлечение наэрлой. Сок этого корня обостряет чувства. Его пьют разведчики, добытчики, следопыты; нередко им увлекаются и простые горожане – находят в обостренных чувствах особенное удовольствие. Главное не пить сок наэрлы перед сражением. После него даже обыкновенная царапина бывает нестерпимо болезненной.