Едва он выставил на стол бароло, по его словам, «расцветшее и мужественное, с нюансами бальзамического и гарного ароматов», как Катрине расчётливо, с подвохом задала вопрос о степени родства брокколи, цветной капусты и той китайской брокколи, с которой нам было подано телячье филе, вымоченное в портвейне. В отличие от обычной брокколи, китайская — голая кочерыжка без кроны, что выглядит, по-моему, лучше, хотя на вкус то же самое.

— Это занятная история, — отвечает Кристиан. — Брокколи — продукт генной инженерии, в природе такого овоща не было.

— Какая чушь, — вскипаю я. — При чём здесь генная инженерия! Первые более-менее удачные опыты с ней приходятся на начало восьмидесятых. А брокколи едят уже пятьдесят лет.

— Он хотел сказать, — вступает Катрине, чтобы притушить конфликт, — что брокколи выведена искусственно, селекцией и опылением.

— Ну да, люди осознанно стремились получить овощ с искомыми свойствами, — добавляет Кристиан.

— Скорей всего, — соглашаюсь я, — но это не называется генной инженерией. Сорок веков назад китайцы уже умели выводить новые породы собак, они вообще преуспели в самых диковинных вещах, и абсолютно без генной инженерии. Уж не говоря о том, что люди вряд ли знали, какого вида им нужна капуста. Это невозможно представить. Наверняка они экспериментировали, пробовали всё подряд, пока эта зелёная ошибка природы не понравилась всем.

— За исключением Джорджа Буша, — вставляет Кристиан, но шутку никто не ловит, кроме, возможно, Тани.

На самом деле я блефую. Заказываю игру, не имея понятия ни сколько лет брокколи, ни как её получили — случайно ли, нарочно. Иногда правду надлежит выдумать и навязать народу в надежде на её успешнейший бенефис. Я изредка упражняюсь в НЛП таким вот образом. Так мы и беседуем.

Таня говорит ещё меньше обычного, почти не притрагивается к пище и ковыряет её с видом биологички-первокурсницы, которой велено препарировать лягушку.

Я задаю ей вопрос, дабы наконец уяснить, чем именно она занимается, но пока она сухим бесцветным тоном даёт пояснения, взгляд мой падает на убогие шторы из супермаркета «Всё для дома». Объяснения я прослушиваю. Да и не интересуют меня общественные науки.

Катрине расписывает ей нашу новую ванную. Я молча наслаждаюсь восторгами.

Кристиан интересуется, кто у нас соседи.

Катрине рассказывает, как наверху дважды подряд гоняли Уитни Хьюстон. При воспоминании об этом меня разбирает смех.

— Я посмотрела на двери, — рассказывает Катрине. — Одно женское имя. Сильвия какая-то.

— Представь себе, тебя бы звали Сильвией! — заходится Кристиан, но Таня посылает ему строгий взгляд: ничего смешного! Себя она, я видел на конверте с окошком, пишет как Таня Элизе, не больше, но и не меньше. Правда, окружающих можно мучить до известного предела. Моё имя звучит полностью как Сигбьёрн Ронни Люнде, похвастаться нечем. Пришлось мне скрыться за «Сигбьёрна Р. Люнде», что неплохо смотрится на бумаге, но вызывает вопросы, на которые я вру, краснея.

Катрине всё расписывает квартиру, а потом просит меня рассказать про того типа со спутниковым телефоном и диснеевским дворцом. Поглощение яств завершено, второй акт охотно заполняется мной.

— Я уже рассказывал, — отнекиваюсь я.

— Но Кристиан же не слышал, — настаивает Катрине.

— Нет? Ну ладно, так и быть. Этот тип сколотил баснословные миллионы на промышленной недвижимости в Осло. Но хороший вкус не является непременным спутником больших денег, как вы успели заметить. Поэтому он выстроил себе точную копию дворца из сказок про Аскеладдена. Один в один, не хватает только драконьих голов, хотя, возможно, их достругивают. Хозяин горд как индюк. Не на все сто, похоже, уверен, но горд. И вот он водит меня по дому, показывает ванные, штук семь, если не восемь, и сауну, и бассейн в подвале, всё как у людей, значит. А потом спрашивает: что будет стоить доделать дом «под ключ»? Мол, называйте цену, потому что он человек занятой и сопли жевать ему некогда. Но я не в состоянии её назвать.

— А он знает, чего ему надо? — спрашивает Кристиан, при этом он стряхивает крошки с салфетки, а потом аккуратно расправляет её и кладёт параллельно краю стола. Господи, как же я ненавижу людей, которые трясут грязными салфетками. Она же уже использована. И свежей не станет. Как её не расправляй.

— О да. Вернее, знает его жена. Он прибыл на беседу, вооружённый двумя книгами Триши Гилд, и заявил, что ему импонируют сочные цвета. На мой вопрос, не лучше ли, чтобы и жена принимала участие в наших обсуждениях, он отвечает, что она во всём полагается на его вкус и хочет лишь обговорить мелкие детали, но это позже. В переводе на общепонятный: дом обошёлся ему дороже, чем планировалось, и дальше он собирается лично контролировать расходы.

— Триши Гилд, — Катрине играет именем, как удачной шуткой.

— Ясно, что он не сам до такого дошёл, но ты можешь себе это представить? Диснеевский мультик снаружи, а внутри — перенасыщенные цвета и буйство несочетаемых тканей! Сараево в миниатюре. Но меня привлекают... я не думаю, что я должен стыдиться говорить такое вслух, короче, меня привлекают его деньги. И вот я хожу по дому, представляю себе белые деревянные гостиные, цветные оконные рамы, витражи, яркие, как восточный базар, или оранжевые, ну и всё прочее, и чувствую, что заболеваю от этого. Я б не согласился жить в таком доме. Хотя это большие и лёгкие деньги. Ненужные для моего послужного списка. В общем, я понимаю, что пора отказываться.

— И тут ты ему выложил? — предвкушает развязку Катрине.

— Нет-нет. Всё это тянулось долго. Сначала он берётся показывать мне вещи, которые он прикупил для своего нового дома, чтобы украсить его. И вещи все правильные: сливочник, какие-то жестянки, реликтовая чугунная вафельница, даже антикварная красная прялка. Им в доме самое место. Но когда он перебирает их, то зрелище жалостное, потому что всё это куплено, можно сказать, не глядя. Он оптом купил себе прошлое, понимаете? Каждые пять минут трезвонит спутниковый телефон, мелодия из Моцарта, не извольте сомневаться, и пока хозяин собачится со звонящими, эти старинные восхитительные вещи маются у меня перед глазами, как лыжник в бане. Телефон у него «Эрикссон», конечно, расписанный вручную по индивидуальному заказу, видели такие?

— Индивидуальному? — повторяет Кристиан.

— И вот, когда я уже всё рассмотрел, он спрашивает меня: «И что вы думаете?» — «О чём?», — переспрашиваю я, потому что меня по-прежнему мутит, стоит мне подумать об этих цветах. «На чём сделать акценты? Что оттенить? Без чего не обойтись?» Читал, значит, журналы, заучил слова. И теперь советуется со мной, как профи с профи, чертовски так доверительно, с чего начать, чего этому дому не хватает безусловно. И тогда я срываюсь.

В этом месте я делаю паузу и впиваюсь взглядом в Кристиана, который вертит в руках пустой бокал. Я не собираюсь приходить ему на выручку и опорожнять свой.

— И что ж ты сказал?