Однажды вечером я лежала у костра, глядя на звезды, и внезапно мне все стало ясно. Я пришла сюда, чтобы прожить жизнь. Я сама усложнила ее для себя, выбрав определенные испытания для преодоления. И, коль скоро я их выбрала, кто-то должен был играть роль защитника на игровом поле. Кто-то должен был произнести определенные реплики и действовать, чтобы эти испытания казались правдоподобными.

И у меня случилось виде́ние: когда я умру, я увижу всех людей, которые встречались мне при жизни, а не только тех, кто были моими друзьями и союзниками. И тогда пойму, что все те люди, которые создавали для меня самые большие трудности и препятствия, на самом деле были всего лишь актерами в моей пьесе. Что они мысленно твердили, произнося вслух свои реплики: «Освободись, Гомбе! Не слушай меня. Это просто реплики из пьесы. Освободись!» Я увижу этих людей, и они будут приветствовать меня громче всех. Ведь именно они больше всех надеялись, что я смогу рассмотреть суть за их костюмами и отрепетированными репликами. Их самым большим желанием было, чтобы я одолела их и воплотила свою Большую пятерку для жизни.

Вот почему я не ненавижу своего бывшего мужа, юный Джек. Я вижу его таким, какой он есть, и понимаю, какую роль он сыграл в моей жизни.

Пару минут я сидел молча.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что то, что он делал с тобой, было нормально? – недоверчиво произнес я.

– Юный Джек, есть разница между пониманием, что люди – актеры в нашей жизни, и позволением им продолжать играть эту роль. Когда понимаешь, что все происходящее – это пьеса, заодно понимаешь, что ты сам режиссируешь ее. Для меня речь не о том, что – нормально, а что – нет. Речь о том, чтобы дать себе право выбирать, какой будет моя пьеса и кому я позволю в ней быть.

В одно сумрачное утро, когда туман был настолько плотен, что я с трудом различал тропу в пяти футах перед собой, Ма Ма Гомбе сказала мне, что я вскоре увижу своего первого носорога.

– Сомневаюсь я, что мы хоть что-то увидим, Ма Ма Гомбе, – возразил я. – Такой туманище, что я и тебя-то едва могу разглядеть, а нас разделяет всего пара шагов.

– Он рассеется, когда взойдет солнце, – уверила меня Ма Ма Гомбе. – А теперь поторопись, мы должны добраться туда, где будут носороги, пока туман еще держится.

Она повела меня вниз по холму, на котором мы ночевали. Казалось, мы с ней перенеслись на этакий «край света». Куда ни падал мой взгляд, везде я видел лишь смутные тени деревьев, валунов и еще каких-то предметов, которые было невозможно узнать в густоте тумана. Я понятия не имел, куда мы идем, и старался идти шаг в шаг за Ма Ма Гомбе. Мысль оказаться одному посреди такого тумана не доставляла мне ни малейшего удовольствия.

Спустя час Ма Ма Гомбе жестами показала мне, чтобы я двигался как можно тише и что разговаривать не следует. Туман еще не рассеялся, но даже при такой низкой видимости я замечал, что мы идем среди низкорослых деревьев, не больше шести футов в высоту[4]. У них были крохотные листики и тонкие ветки, торчавшие во все стороны.

Труднее всего было не наступать на сухие веточки, напа́давшие на тропу. Каждый раз как одна из них подворачивалась мне под ногу, слышался громкий треск, а Ма Ма Гомбе бросала на меня встревоженный взгляд.

А потом перед нами внезапно выросла небольшая возвышенность – не более четырех-пяти футов высотой[5]. Это была гигантская лежачая скала, и когда мы подошли ближе, я понял, что она отвалилась от высокого каменного утеса, стоявшего прямо за ней. Ма Ма Гомбе взобралась на возвышение и уселась на него. Я последовал ее примеру, и когда устроился рядом, она приложила ладонь к моему уху.

– Насладись каждым мгновением этого утра, юный Джек, – прошептала она. – Мир вот-вот раскроется перед тобой.

И он действительно раскрылся. Когда солнце поднялось в небо, картина передо мной изменилась в один миг. Поначалу казалось, что постепенно из тумана выглядывает каждая веточка, каждый стебель высокой слоновой травы. Радужным сиянием зажглись капельки росы, отражая немногочисленные лучи света, которым кое-как удалось проникнуть сквозь густой от влаги воздух.

А потом я услышал звуки. Абсолютная тишина тумана, заполнившая раннее утро, уступила место трепету ветров и голосам птиц, которые начали слетать со своих гнезд в утесах над нами. Я слышал жужжание насекомых, которое становилось все громче, и потрескивание сучков под лапами животных, зашевелившихся в зарослях.

И еще было небо. Когда туман начал таять, перистые облака на горизонте сменили цвет с серого на розовый, а потом на ярко-оранжевый, пока солнце начинало свое восхождение. С его восходом весь мир ожил.

В этот момент я чувствовал себя словно в присутствии Бога. Мне казалось, что именно ради таких моментов и был создан наш мир. Это было не просто прекрасно – это было ошеломительно.

Ма Ма Гомбе притронулась к моему плечу и указала в сторону. В двадцати ярдах[6] от нас стояло одинокое раскидистое дерево, возвышавшееся среди низкорослого подлеска. Когда мы пришли сюда, туман был настолько густым, что я его не видел. На одной из больших нижних ветвей на лапы поднялся взрослый леопард, выгнул спину и потянулся, вонзив когти в древесную кору.

Потом, как опытный канатоходец, он неспешно развернулся на ветке, подошел к стволу и спустился на землю.

Я весь напрягся и посмотрел на Ма Ма Гомбе, но она медленно покачала головой, показывая, чтобы я не волновался. Леопард подошел к водоему у основания утеса, и я увидел, как он лакает чистую воду. Большой кот снова потянулся, высоко задрав зад и вытягивая шею вперед. А потом исчез в траве.

Я несколько секунд смотрел ему вслед, а потом Ма Ма Гомбе снова коснулась моего плеча. Я повернулся и проследил за ее взглядом. В каких-нибудь пятидесяти футах[7] от нас паслись четыре взрослых носорога. Ма Ма Гомбе очень медленно приставила ладонь к моему уху и прошептала:

– Если хочешь двигаться, делай это понемногу и очень медленно. У носорогов очень слабое зрение, но они нападают, уловив движение или звуки, если застигнуть их врасплох или разозлить.

Рост каждого из животных составлял более шести футов, а длина тела превышала двенадцать[8]. Их рога были похожи на гигантские изогнутые шипы, возвышавшиеся над их мордами.

«Какие восхитительные создания!» – подумал я. Их серая шкура напоминала доспехи, а общий вид навевал мысли о неприступной крепости. Когда эти массивные, мускулистые животные неторопливо пережевывали листья и траву, это зрелище казалось каким-то странным парадоксом.