– И как можно просканировать две десятых сковородки? – добавила Рене.

Адам взял сканер, треснул его рукой и протянул обратно. Карен снова просканировала товар.

– О, двадцать семь! – Она бесстрастно посмотрела на Адама. – Спасибо, что ударил мой сканер.

– Обращайся. – Он начал снимать с полок следующую партию товаров – кастрюльки всех цветов и размеров.

Карен и Рене были двоюродные сестры и лучшие подруги. Они учились вместе с Адамом, регулярно ездили на слеты и конвенты разных гиков и работали только вместе. Однажды перед косплей-фестом они пришли на работу в забавном виде: под формами у них были костюмы двух из пяти героинь мультсериала «Джем и голограммы». Уэйд ничего не заметил.

– Недавнее убийство обсуждаете? – спросил Адам.

– Ага, – ответила Карен, которая была помладше и поменьше ростом. – Рене познакомилась с Кэтрин в герлскаутском лагере.

– Миллион лет назад, когда та еще была Кейти, – добавила Рене, высокая, но очень тихая девушка (тихая со всеми, кроме Карен). Как-то раз она показала Адаму свой живот, испещренный следами от инсулиновых шприцев. – Мне она понравилась. Но даже тогда она казалась немного… потерянной.

– Маленькие девочки не бывают потерянными от природы, – сказала Карен, хмуро сканируя кастрюлю. – Кто-то приложил к этому руку.

– Ты говоришь как Анджела, – сказал Адам, убирая на место сковородки.

– Значит, Анджела дело говорит.

– Да кто бы спорил.

– Мне иногда снятся кошмары: как будто меня душат, – сказала Рене. – Я даже шарфы носить не могу!

– Это правда: она действительно не носит шарфы, – сообщила Карен Адаму. – Но умереть в огне страшнее. В миллион раз страшнее.

– Но и быстрее. А душить человека можно очень долго.

Минуту-другую они работали молча. Адам убирал посчитанные кастрюли на одни полки и снимал с других тяжеленные коробки с ножами и вилками.

– А что, черные и правда не балуются наркотиками? – спросил он.

– Ага. Так что там в лесу – одни тупые белые нарки.

Она стоит во дворе лесного домика. Здесь очень тихо: с трех сторон его окружают деревья, а с четвертой стоит второй домик. К обоим ведет одна гравийная дорожка. Людей тут явно не было очень давно: трава успела вырасти по колено.

Дверь одного из коттеджей перетянута желтой полицейской лентой.

Осторожный шаг вперед. Еще один. Она медленно движется к входу в коттедж – несколько дней назад кто-то хорошо утоптал траву у двери.

– Я знаю это место, – говорит она в пустоту. А может быть, фавну – его она не видит, зато он внимательно наблюдает за ней из-за деревьев.

«Это домик на озере», – думает она. Стоит на безлюдной дороге, вдали от берега, а значит, снять его можно незадорого. Люди, жившие раньше в этом коттедже, когда-то закупали продукты в том самом магазинчике на парковке. И забросили его примерно в то же время, когда закрылся магазин.

Однако этим домом иногда пользуются скваттеры.

– Откуда я все это знаю? – хмурясь, спрашивает она вслух.

* * *

Фавн и рад бы объяснить, что она в плену у его Королевы, а точнее, та в плену у ее напуганной души. И что она рискует пропасть здесь навсегда, сгинуть на веки вечные. Однако сказать он ничего не может. Ему остается лишь посматривать на солнце, которое будет в зените уже через час. Фавн очень волнуется. Очень.

Она проходит по траве к входу в коттедж. Помедлив всего секунду, она поднимается на крыльцо и оттягивает желтую ленту. Дверь не заперта.

Пахнет насилием. Здесь произошло что-то ужасное. Причем много раз – на протяжении долгих лет. Пахнет человеческим отчаянием. Страхом. Насилием, которое вершат люди…

– Насилием, которое мы вершим, – шепчет она.

Внутри закипает гнев. Она толкает дверь – резко, внезапно и так сильно, что дверь слетает с петель, проваливается в дом. Босые ноги ступают по подпалинам на полу, запах дыма понемногу слабеет и исчезает.

– Ты здесь! Ты здесь! Как ты мог?! Как ты мог сделать такое со мной?!

Она замирает посреди комнаты. Вокруг никого. Да и с чего она вообще взяла, что здесь кто-то есть?

Просто вспомнила прошлое, конечно.

– Я знаю это место, – вновь произносит она.

А затем опускается на колени и трогает участок пола, расчищенный от наркоманского мусора: упаковок от еды, использованной туалетной бумаги, шприцов… В воздухе стоит вонь – такая сильная, что кажется почти живой.

– Это произошло здесь. – Вдруг она оборачивается к фавну, который уже стоит на пороге. – Так ведь?

Он вздрагивает.

– Да. Так, миледи, но…

Она его не видит. И обращается вовсе не к нему.

– Это произошло здесь, – повторяет она.

И прижимает к полу ладонь. Доски начинают дымиться от ее прикосновения.

– Здесь я умерла.

– Идешь сегодня к Энцо? – робко спросила его Рене.

Официально Карен и Рене ничего не знали об отношениях Адама и Энцо – да и никто не знал, может, даже сами Адам и Энцо. Но все, конечно, догадывались (кроме сознательно закрывающих глаза на происходящее – кое-чьих родителей, например). Людям младше двадцати лет было по барабану, чем занимаются Энцо с Адамом – увы, его жизнью дома управляли не эти люди.

– Ага, – ответил Адам. – А вы?

– Идем, – кивнула Карен. – Вот только озеро я не люблю. Слишком холодное.

– Никто же не будет в нем плавать! – Тут Рене сделала умеренно испуганное лицо. – Да?

Адам сказал, что понятия не имеет.

– Мы с Анджелой везем пиццу с ее работы.

– Почему? – спросила Карен, сканируя журнальные столики (это было легко, потому что в наличии всегда имелся только один или два). Рене и Адам тем временем стояли без дела.

– В смысле – почему? – не понял Адам. – А почему нет?

– У него мама – врач. Уж они-то могут позволить себе пиццу!

– Ну да. Заплатят они, – сказал Адам. – Мы только привезем.

Тут ему пришло в голову, что финансовый вопрос пока не обсуждался. Никто, кажется, не говорил ему, что заплатит за пиццу…

– Я сам вызвался, – задумчиво добавил он.

– Вот молодец, – не глядя, сказала Карен.

– Ты что?! – мягко осадила ее Рене.

– А что? Если ему так нравится помогать людям и ничего не получать взамен – это не мое дело, верно?

– Я не… – выдавил Адам и зачем-то убрал на полку столик. – Он не… Ладно, неважно. – Все равно он сегодня уезжает. Так что и говорить не о чем. Да и о чем тут было говорить?